Илья Шаблинский
Короток был срок возникшего в конкурентной борьбе Временного правительства 1917 года. Фото Якова Штейнберга
При монархии существовала политическая элита, внутри которой выделялись крупные фигуры, обладавшие лидерским потенциалом, с самостоятельными целями и планами. Разумеется, эти планы предполагали не соперничество с монаршей волей, но скорее влияние на нее. Или – соперничество за влияние. Лидерство в данном контексте могло означать лишь руководящую роль в одной из теснящихся у трона вельможных группировок. Эти отношения являлись, в сущности, патрон-клиентскими с четким разделением ролей и обязанностей. В этих отношениях одна из сторон – патрон – является покровительствующей, а вторая – клиент – покровительствуемой. Впрочем, в особых случаях лидеры таких группировок, например, Григорий Орлов, граф Пален, оказывались способны менять себе патронов (с весьма печальными последствиями для последних), – не претендуя на их место. За исключением таких особых ситуаций, все назначения на всех уровнях иерархии оставались чисто бюрократической процедурой. Все ли назначения были обусловлены учетом исключительно деловых качеств и государственным интересом? Риторический вопрос. Не менее важную роль всегда и на всех уровнях играл фаворитизм и то, что можно обозначить как монаршая (начальственная) прихоть.
В течение семидесяти четырех лет жизни советского режима действовал примерно тот же механизм отбора, отличавшийся, впрочем, некоторыми особенностями. Социальный слой, из которого рекрутировались люди карьеры, получил законченное оформление в виде партийной номенклатуры: он, безусловно, расширился по сравнению с периодом монархии. В сущности, отбор потенциальных лидеров по-прежнему направлялся традицией. Ее носителями были кадровые службы, но в ее основе лежала этика кастовости, иерархичности и начальственного произвола.
Что касается альтернативной среды (или сред), то в течение XIX–XX веков там появлялись фигуры, для которых недосягаемая роль политических лидеров замещалась ролью «властителей дум». И еще неизвестно, какая роль была почетней. В последней четверти XIX столетия на эту роль могли претендовать, в частности, Чернышевский и Толстой, а в последней четверти XX – Сахаров, Солженицын, может быть, Высоцкий.
Краткий период между 1905 и 1917 годами дал стране целую плеяду лидеров, выдвинувшихся в результате легальной конкуренции между партиями: Гучков, Милюков, Набоков, Родзянко, Керенский. Их карьеры, как известно, окончились в эмиграции. Но спустя три четверти века, с начала 1990-х годов, относительно свободное соревнование лиц и идей снова стало законным. На политический олимп вознеслись выдвиженцы общественных движений и самовыдвиженцы, проявившие себя в процессе открытых избирательных кампаний: Анатолий Собчак, Гавриил Попов, Владимир Жириновский, Борис Немцов, Геннадий Зюганов и другие. Из лидерских качеств на первый план выдвинулись ораторский дар, внешнее обаяние, умение работать с массовой аудиторией и СМИ, а также эрудиция, чувство юмора, живость, темперамент. Но не менее важное значение имело и соответствие политико-идеологической нише.
Структуризация российского политического спектра в 1990-е годы выявила сегменты, в рамках которых политики новой волны могли рассчитывать на успех и на определенную долю электората, слушателей, читателей и почитателей. С изрядной долей условности эти ниши можно было обозначить как «национал-государственническую» (сплавляющую приверженцев идей социализма разных сортов с различными версиями национализма), «демократическую» и защищающую status quo.
Выяснилось, что попытки играть роль лидера в иных нишах, создаваемых инициативно или по европейским образцам, бесперспективны. Правда, оставался еще уровень региональной политики, где идеология была почти неважна. До 2004 года из среды региональных лидеров, прошедших горнило выборов, выдвинулись Александр Ткачев из Краснодарского края, Константин Титов из Самарской области, Руслан Аушев из Ингушетии. Особая роль принадлежала московскому мэру Ю.Лужкову, который, по сути дела, с самого начала проявлял себя как политик и регионального, и федерального уровня. Всех этих лидеров отличали способность находить поддержку в деловых кругах, неплохие ораторские данные, умение вызывать доверие у самых разных аудиторий. Все эти качества были реально важны, поскольку требовались в ходе избирательных кампаний.
Патрон-клиентские отношения при этом продолжали играть определенную роль, не особенно, впрочем, сковывая начинающих политиков. Последние могли обычно выбирать из нескольких клиентел или даже ввязываться в предвыборную схватку, используя лишь партийный бренд, как, например, Александр Михайлов (кандидат от КП РФ) в 2000 году – в Курской области или Евгений Михайлов (кандидат от ЛДПР) в 1996 году – в Псковской области. Их пример показывал, что партийная карьера реально может стимулировать продвижение по административной лестнице.
С 2000 года, первого года президентства Владимира Путина, ситуация стала медленно меняться. Но кардинально она изменилась с 2004 года, когда В.Путин одержал свою вторую убедительную победу на президентских выборах, а пропрезидентская партия («Единая Россия») начала контролировать Государственную Думу. В следующие два года законодательные и административные усилия правящей группы были нацелены на то, чтобы обеспечить доминирование пропрезидентской партии и устранение с политического поля всех акторов, способных составить ей какую-то конкуренцию. Эти усилия отразились в конечном счете и на механизме отбора лидеров. Там, где должно быть обеспечено господство одной партии, неизбежно формируются единовластие, условия для лидерства единственного политика страны. И наоборот.
В самом конце 2004 года был изменен порядок наделения полномочиями глав регионов – отменены прямые выборы. Фактически это кардинально сузило поле политической конкуренции и сферу политического самовыражения потенциальных лидеров. Процесс их отбора сосредоточила в своих руках узкая бюрократическая группа. Общественное мнение по этому вопросу, в сущности, раскололось. Отказ от прямых выборов губернаторов успел, например, поддержать Александр Солженицын. Вообще эта мера должна была выглядеть вполне органичной для носителей монархического сознания. В сущности, течение политической жизни было обращено вспять – к монархической либо номенклатурной традициям, хорошо знакомым стране. Данный поворот мотивировался, если обобщить, излишним популизмом избираемых напрямую губернаторов, их невысоким моральным уровнем, а также заботой о единстве страны, угрозой сепаратизма.
Однако, на наш взгляд, все перечисленные факторы играли третьестепенную роль по сравнению с главным: стремлением главы государства расширить объем своих полномочий, сделав глав регионов своими подчиненными или зависимыми клиентами в патрон-клиентских отношениях. Как это отразилось на качестве управления регионами, сказать очень трудно. Но можно предположить, что важнейшим лидерским качеством губернаторов определенно стало умение продемонстрировать лояльность Москве. И, в частности, обеспечить нужные проценты на выборах для доминирующей партии.
Формирование моноцентрической модели власти (или авторитарного режима) происходило в условиях формальной многопартийности. Но доминирующая партия и фактически подчиненный ей административный аппарат на местах следили за тем, чтобы это формальное условие не обернулось реальной конкуренцией, способной нарушить status quo.
После 2007 года, то есть после установления доминирующей партией контроля над конституционным большинством мест в Государственной Думе, в политической жизни стал сильнее, чем раньше, проступать контур номенклатурной системы лидерства. Она никогда не исчезала совершенно, но к началу второго десятилетия XXI столетия снова оказалась единственным механизмом селекции политических лидеров. Множественное число (слова «лидеров») может быть применено тут достаточно условно, поскольку номенклатурная традиционная система подразумевает лишь одного лидера и политика и множество членов его референтной группы, занимающих различные положения в иерархии.
Впрочем, некоторое отступление от этого правила оказалось возможным. В 2008 году второй президент России Владимир Путин подчинился требованию 81-й статьи Конституции РФ, запрещавшей избрание на президентскую должность более двух сроков подряд. Он, безусловно, стоял перед определенным выбором. Ведь аналогичные нормы, действовавшие в конституциях Таджикистана, Казахстана, Узбекистана и Белоруссии, безболезненно отменялись или обходились в процессе формирования в этих странах авторитарных режимов.
Второй президент России, несомненно, имевший склонность к авторитарному правлению, по-видимому, не захотел занимать место в этом ряду. Но, подчинившись конституционной сдержке, он постарался сохранить контроль над частью важнейших властных ресурсов, прежде всего информационных и силовых. То есть, подчинившись конституционной норме формально, он сделал все, чтобы лишить ее конституционного смысла. Последний же состоит именно в том, чтобы исключить сосредоточение в одних руках слишком большого объема реальной власти и влияния, которые накапливаются в период властвования. И все же следует отдать должное 81-й статье…
Определение главного кандидата на должность президента РФ в 2008 году уже в полной мере было результатом патрон-клиентской сделки. В этой связи президентские выборы носили более или менее декоративный характер. Объективный подход позволяет, на наш взгляд, сделать вывод о том, что фактические полномочия, которыми пользовался третий президент России Д.Медведев, все же не были совершенно декоративными. Хотя они и были поделены между ним и его патроном, занявшим должность председателя правительства.
Опыт сосуществования и сотрудничества третьего и второго президентов России дал русской политической мысли немало поводов для новых гипотез и исторических ассоциаций. Но при этом механизм лидерства как таковой оставался вполне традиционным патрон-клиентским механизмом. Поправка может быть сделана лишь на то, что авторитаризм может иметь мягкие разновидности, допуская определенную коллегиальность и наличие формальной многопартийности (как, скажем, в Мексике и Бразилии в 1960-х годах). Но при этом все важные политические вопросы, включая вопрос о передаче властных полномочий (частично или всех, временно или совсем), решает первое лицо. Оно же может создавать или исключать важнейшее условие для реальной политической борьбы: ослабив или усилив контроль над СМИ (телекомпаниями) и над процессом финансирования политических компаний, чьих бы то ни было.
Подведем итог. С моей точки зрения, оптимальным было бы сочетание элементов традиционного патрон-клиентского механизма, действующего внутри государственной службы, с усилением роли выборов и публичной политической конкуренции. Последнее означает мобилизацию мощного интеллектуального ресурса, в котором страна реально нуждается. Напротив, сосредоточение всей селекции в недрах госаппарата и в структурах доминирующей партии неизбежно ведет к застою и в конечном счете интеллектуальной немощи власти.
