Александр Горелик
На полях COP30 было немало экологических акций против бесконтрольной эксплуатации природных ресурсов. Фото Reuters
30-я Конференция сторон Рамочной конвенции ООН по изменению климата (СОР30) прошла с 10 по 21 ноября 2025 года в бразильском городе Белен, расположенном на окраине Амазонского бассейна. Это первая в истории конференция, которая проводится в самом сердце крупнейшего тропического леса планеты, что подчеркивает особое внимание к роли лесных экосистем в борьбе с климатическим кризисом. Основная цель СОР30 – ускорить реализацию уже принятых климатических обязательств и повысить амбициозность национальных вкладов стран в сокращение выбросов парниковых газов в рамках Парижского соглашения.
В конференции участвовало около 170 стран, примерно 50 тыс. делегатов – правительственных чиновников, ученых, активистов и представителей бизнеса. В повестке – утверждение системы оценки эффективности проектов адаптации к изменению климата, создание механизма справедливого перехода к низкоуглеродной экономике, а также обсуждение дорожной карты по увеличению климатического финансирования стран глобального Юга до 2035 года.
Нарастающее внимание уделяется декарбонизации энергетики, промышленности и транспорта, адаптации наиболее уязвимых регионов и групп населения. Президент Бразилии Луис Инасиу Лула да Силва призвал участников к преодолению отрицания климатического кризиса и сохранению цели ограничения глобального потепления до 1,5 градуса Цельсия, чтобы избежать катастрофических последствий для планеты.
Всепланетный феномен
Знаменитая фраза Ивана Мичурина «Мы не можем ждать милостей от природы…» со временем здорово потускнела. Ныне задачи видятся совсем иначе: не брать, а отдавать долги.
Об этом так или иначе шла речь в бразильском Белене на СОР30. Одно из шести ключевых направлений оживленных дискуссий – как правильно распоряжаться лесами, океанами и биоразнообразием.
Вообще вести разговор об «экономике природы» стало хорошим тоном. А это невозможно, если игнорировать вопросы, связанные с ценностью – а то и ценой – природных услуг. Идеалисты вообще хотят сделать так, чтобы сохранение и восстановление экосистем стало не издержками, а смыслом экономической деятельности. Их коробит, когда леса, болота или коралловые рифы засчитываются как нечто товарно-сырьевое и торгуются на бирже.
Приземленные же радетели «натуры» готовы повесить ценник на любые операции, связанные с природной средой. «Упаковать» их в язык финансовых рынков, включая в бухгалтерию затрат и выгод экономических агентов.
Понятно, что «экономика природы» – всепланетный феномен. По оценке весьма авторитетной экспертной группы IPBES (Межправительственная научно-политическая платформа по биоразнообразию и экосистемным услугам), более 55% мирового ВВП приходится на отрасли, в высокой или средней степени зависящие от природы (они «тянули» на 58 трлн долл. в 2023 году). Притом что это нижняя расценка. Ведь Всемирный экономический форум, используя иную методологию, приходит к выводу, что «услуги экосистем» (воды, воздуха, почв, ветра, опыления растений и проч.) на 12% превосходят мировой ВВП.
Однако именно климатические проекты продолжают притягивать политиков, СМИ и общественность. Недаром общемировые инвестиции в «переход к низкоуглеродности» составили в 2024 году 2,03 трлн долл., впервые пройдя отметку в 2 трлн (оценка компании BloombergNEF).
Очень большая цифра. Но все равно недостаточная, с точки зрения бескомпромиссных сторонников «чистого ноля» (Net Zero). Их цель: планка в 7,4 трлн долл. ежегодно до 2030 года, чтобы достичь заложенных в Парижском соглашении 2015 года ориентиров.
В чем проблема с деньгами для биоразнообразия и экосистем? Вычислить стоимость поддержки ими человеческой деятельности – дело архисложное. Ведь потери «матушки-природы», включая деградацию окружающей среды, вызываются целым набором не всегда наглядных факторов. (Климатическая же повестка за последние три десятка лет прочно прописалась в списке «угроз человечеству» еще и потому, что предлагаемые решения – упрощенные, надо сказать – куда как отчетливы).
Сдвиги в биоэкономике
Все же что-то меняется в лучшую сторону. Скажем, в феврале 2025 года на конференции сторон Конвенции о биологическом разнообразии был создан «Фонд Кали» – финансовый механизм, который без натяжки можно назвать новаторским. В него заложена идея расшить узкое место, связанное с недостаточностью государственных отчислений.
Акцент будет сделан на сбор взносов от частных компаний, которые получают прибыль от использования цифровой информации о последовательности генетических ресурсов (данных от растений, животных и микроорганизмов). По оптимистическим прикидкам, фирмы из таких отраслей, как фармацевтика, биотехнология и сельское хозяйство, должны раскошеливаться приблизительно на 1 млрд долл. в год.
Однако выплаты от корпораций в «Фонд Кали», по определению, добровольные, и рычагов, чтобы вытребовать их, нет. Распространить деятельность механизма за пределы добровольцев? Идея не прошла.
Среди прочих сдвигов самого последнего времени: инициатива «большой двадцатки» (G20) по биоэкономике, запуск предложенного Бразилией фонда «Тропические леса навсегда» на климатической конференции СОР30.
Но договоренности политиков, дипломатов и экологов не дают ответа на вопрос о том, как сделать природные системы экономическим активом. На бесстрастном языке ученых это называется «интернационализация экстерналий», отправной точкой для чего является понятие природный капитал. Многочисленные его определения сходятся в том, что речь идет о совокупности возобновляемых и невозобновляемых ресурсов (растения, животные, воздух, вода, земли, минеральное сырье).
Для того чтобы как-то определять, какова реальная ценность этих «кладовых», ООН, ОЭСР, Всемирный банк завели Систему экологического и экономического учета (The System of Environmental-Economic Accounting, SEEA). Она дает большой пласт информации в физической форме, которая – при наложении на экономическую статистику – рисует объемную картину происходящих процессов. Так, благодаря SEEA было установлено, что речная система в ЮАР деградировала на 10% за период с 1999 по 2011 год. Другое дело, что пока нельзя сказать, что Система в ее нынешнем виде превращает природный капитал в «нормальный» актив. Конечно, стоимостная оценка становится возможной – но, как утверждают сами профессионалы, она сопряжена с этическими и даже социокультурными дилеммами.
Природа по протоколу
Стоит ли удивляться, что интеллектуальные упражнения не могут удовлетворить практичный бизнес. Именно в его среде родился Протокол природного капитала (Natural Capital Protocol) – по существу, набор конкретных вопросов, на которые надо отвечать при принятии оперативных решений. Такая предметность уже позволяет взвешивать риски и возможности компании (или проекта) в контексте «рынок vis-a-vis окружающая среда».
Протокол пришелся по душе центробанкам и финансовым регуляторам во многих странах. Вместе с тем большинство компаний и инвесторов предпочитают «держаться берега», не включают природные факторы в стратегии и решения – куда тратить деньги.
Вообще-то обращение с природным капиталом во многом следует траектории, которой шла климатическая повестка за последние два десятка лет. Прежде всего это касается эволюции углеродных рынков. Добровольный углеродный рынок (к которому, признаем, пока есть немало претензий) и более жесткая формула углеродной торговли по Парижскому соглашению 2015 года оказались работоспособными.
Установление цены на углерод и введение углеродных единиц многими рассматриваются как столбовая дорога к «чистому» экономическому росту. По подсчетам Европейского союза – главного сторонника этой линии, – более половины выбросов парниковых газов в глобальном энергетическом секторе уже покрываются теми или иными схемами, где к углероду привешен ценник.
Такие схемы действуют или разрабатываются почти в восьми десятках государств, потирают руки чиновники в Брюсселе. Их стараниями Система торговли выбросами (Emissions Trading System) ЕС продолжает расширяться и с 2027 года должна охватить новые сектора.
При этом надо признать, что с формулой «загрязнитель платит» регулярно случаются сбои. Скажем, нарастают попытки ввести углеродные единицы в авиационном секторе и в глобальных морских перевозках. Однако администрация президента США Дональда Трампа только что заблокировала механизм ценообразования на выбросы от морского судоходства, одобренный изначально в рамках Международной морской организации в апреле нынешнего года.
Новый класс активов
Сбои сбоями, но идеи создать полноценный рынок природных услуг множатся. Так, скажем, Международная ассоциация рынков капитала (ICMA) выпустила в июне 2025 года руководство по природным облигациям – стандарт для финансирования проектов в сфере биоразнообразия и экосистем. Новая маркировка «Nature Bond» способна, по логике ее разработчиков, стимулировать эмитентов на то, чтобы сокращать давление на экосистемы или интегрировать природные решения в операции компаний. Перечень проектов, охватываемых этими бондами, довольно широк: создание морских заповедников, регенеративное сельское хозяйство, восстановление речных экосистем.
Можно, конечно, спорить, насколько такие новаторские заходы впишутся в реальную экономику. Сомнений, похоже, не испытывает евробюрократия, продолжающая поход «за природу». В июле 2025 года она выпустила «Дорожную карту по направлению к природным кредитам» (Roadmap Towards Nature Credits). В этом документе, во-первых, четко прописано, что главный смысл инициативы – подтолкнуть частные деньги к биоразнообразию и экосистемам, дополняя варианты госфинансирования. Во-вторых, представляя план поэтапного внедрения рынков природных единиц (или кредитов) до 2027 года, авторы хотят создать новый класс активов и преуспеть в глобальной конкуренции.
Пилотные проекты вокруг природных кредитов ЕС уже поддерживают Франция, Эстония и Перу. Общеевропейскую же схему надо ожидать через два-три года: лишь началась разработка методологии, вариантов верификации и т.п. Пока весь замысел выглядит экспериментом, в том числе и потому, что, по словам одного профессионала, «мы заимствуем термины из мира финансов, не используя их в точности, как делают там».
Над темой природных единиц уже ломают голову и в России. С нынешнего года на площадке Агентства стратегических инициатив функционирует рабочая группа, обсуждающая форматы кредитной эмиссии, обеспеченной свойствами экосистем.
Один из вариантов сводится к тому, чтобы Центробанк выпускал цифровые финансовые активы, привязанные к экономическим «плюсам» окружающей среды. Далее можно было бы либо создать некий институт развития, либо – по уже обкатанной схеме – частные банки приобретали бы у ЦБ такие «векселя» и направляли их в nature-friendly (дружелюбные к природе) проекты. Естественно, тех частных инвесторов, которые захотят оперировать природными активами, придется как-то заинтересовывать. Или через налоговые вычеты, или через пониженные нормативы риска – «под лежачий камень вода не течет»…
Как будет выглядеть концепция «природных единиц по-русски», захочет ли государство подписаться под ними – это вопросы на будущее. В любом случае международный и собственный опыт говорит: высокоморальные тезисы и правильные лозунги сами по себе мало кого заставляют раскошеливаться.
