Нонна Верховская
Так выглядела одна из угловых лестниц сада до 2001 года. Кадр из сериала «Азазель». 2002
В своей жизни побывала я и в дивном саду ирисов во Флоренции, и в Шекспировском саду в Сан-Франциско, и в парке-заповеднике «Бальбоа» в Сан-Диего, и в лесу огромных секвой «Редвуд» в Северной Калифорнии… Но снится мне московский Морозовский садик, расположенный на одном из семи московских холмов.
Был он почти в центре Китай-города – такое название пошло не от китайцев, как мы думали в детстве, и которых в ту пору в Москве вовсе не было, а от древнего слова «кита», означавшего веревку, которой перевязывались тюки с товарами в торговых рядах Москвы, начинавшихся сразу за Красной площадью.
Из сада открывался панорамный вид на Московский Кремль и купол Иоанно-Предтеченского монастыря, а поблизости находились сохранившие свои дореволюционные названия переулки, каждый со своей историей: Старосадский, получивший название от урочища XV века «Старые сады», Колпачный – от слободы, где жили ремесленники, изготавливавшие головные уборы – «колпаки», Хохловский – от Хохловской слободы, где с посольскими приездами останавливался гетман Мазепа.
В самом Морозовском садике уже в XVIII веке стоял каменный дом, дошедший до нашего времени. В начале XIX века в нем располагалось училище Дарьи Лопухиной (где учился двоюродный брат поэта Дельвига, ставший выдающимся русским инженером и основателем Русского инженерного общества – Андрей Дельвиг).
В середине XIX века владельцем усадьбы стал купец и меценат, почетный член Академии художеств Василий Кокорев, который устроил в доме гостиницу с общедоступным садом и даже открыл для публики картинную галерею (тем самым став устроителем первой московской публичной картинной галереи); при нем сад называли Кокоревским.
|
|
Естественные грунтовые дорожки оделись в плитку и гранит. Фото автора |
Неподалеку от Морозовского садика располагалась типография крупнейшего нотного издателя Юргенсона, опубликовавшего почти все произведения Чайковского, а в особняке в Трехсвятительском переулке располагалась редакция журнала «Русский вестник», где печатался весь цвет русской литературы – Салтыков-Щедрин, Аксаков, Майков и Плещеев, Фет, Тютчев, Лесков, Тургенев, Островский… В редакции бывали Толстой и Достоевский; быть может, они прогуливались в тени каштанов Морозовского сада.
…И вот наконец годы спустя я в родном квартале, в замысловатом переплетении тихих переулков. Шла сюда от Покровских ворот, где каждый дом знаком с детства: каменные палаты XVII века дипломата, соратника Петра I Емельяна Украинцева, старинная, закрытая в советское время Троицкая церковь и ниже по спуску к Ивановской горке – дом служителей Коллегии иностранных дел, где работал Пушкин в поисках документов Петровской эпохи.
Вот и то самое пересечение Хохловского переулка с Подкопаевским и Большим Трехсвятительским. Но где же любимый Морозовский садик? Куда исчезла рельефная кладка его подпорной стены и боковые лестничные входы? С перекрестка видны кроны деревьев, но непонятно, как к ним добраться…
Оказывается, теперь вход в Морозовский садик – с Подкопаевского переулка через небольшую калитку, которую не сразу заметишь. Его спрятали за гладко выбеленными стенами, но он есть, и я десятилетия спустя опять вхожу в него!
Нахлынувшая волна памяти погрузила в пространство «зеркала времени» – когда все происходит так, словно реальность отмотали назад. В этом пространстве я вижу себя третьеклассницей. Вместе с подружками взбегаю по ступеням одной из лестниц Морозовского садика. На верхней площадке под ажурным балконом двухэтажного бирюзового особняка с арочными окнами мы, начитавшись романа «Три мушкетера», играем во французский двор Людовика ХIII. Гуляем здесь до позднего вечера, пока не зажгутся круглые, похожие на желтую луну фонари; на скамейках сидят мамы и бабушки с колясками, вокруг центральной клумбы дети катаются на велосипедах.
…Хожу по дорожкам сада и не обнаруживаю его прежней ауры. Вырублены многие деревья, переделана и надстроена ограда, естественные грунтовые дорожки и терраса вокруг клумбы вымощены плиткой. По всему пространству поднялись уродливые, словно вздувшиеся черные пузыри, вентиляционные шахты появившегося под садом подземного гаража.
Сад стал негостеприимным: в нем нет ни одной скамейки – очевидно, чтобы посетители не задерживались здесь надолго, прошлись, и – «пожалуйте на выход». Ни отдохнуть, ни поиграть. Из сада ушла жизнь.
Фасад дома скрыт густо разросшимся кустарником так, что невозможно рассмотреть его архитектурные особенности, но понятно, что белокаменная отделка заменена на гипсовую. Боковые аллеи сильно сужены – катание с горки невозможно, да и вообще теперь сад зимой закрыт для посещения.
На верхней террасе под окнами особняка – ограждение с табличкой: «Проход запрещен – частная территория». Оказывается, для общего доступа открыта лишь нижняя часть сада в дневное время суток, а расположенная ближе к особняку верхняя закрыта для посещения, ибо находится в частном владении.
Мне всегда казалось, что неповторимая атмосфера этого места сохранялась благодаря духу, который древние римляне называли «гений места» («Ибо нет места без духа», – писал древнеримский грамматик Сервий). C горечью приходится признавать, что нулевые годы, реконструкция и вмешательство новомодного дизайна абсолютно изменили характерный образ Морозовского сада, заставив дух, прежде покровительствовавший этому историческому месту, покинуть его.
А меня – согласиться с истиной, тонко подмеченной поэтом Геннадием Шпаликовым:
По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.
Поэты точнее всех ощущают истину…