Станция "Молодежная"

Хорошист

"Маяковский. Ray of Darkness in the Ominous Kingdom of the Light". Постановка Владимира Епифанцева.

Епифанцев - презабавный человек. Мускулистый, сумрачный и очень талантливый. За 30 лет сумел наворотить кучу дел, закончить Щукинское училище, поучиться у Фоменко. Монументально сыграл Орфея в РАМТе, поставил несколько спектаклей, открыл физкультурный зал. В сентябре осчастливил Таллин продолжением "Анны Карениной", а месяц спустя - зрителей Мейерхольдовского центра своим старым спектаклем по поэмам Маяковского. Собственно, это не спектакль даже, а ритуальная композиция, по крайней мере так это зрелище называет сам Епифанцев. Похоже на правду.

На балконе трое - веселый DJ в наушниках и два бритоголовых господина с длиннющими горнами. В транзисторах клокочет шаманский бит, о стены разбиваются лучи красных и голубых прожекторов, на сцене раскинулся скелет homo sapiens. Под громкие трубные звуки выходит сам Епифанцев, и начинается свистопляска теней и света, обрывочных фраз и стихотворных строф. Вокруг носятся полунагие тетки едва ли не с панели и какой-то юноша с бензопилой. Смахивает на черную мессу - Епифанцев все сделал, чтобы смахивало. Чтобы его - крикуна и дебошира - приняли за слугу Сатаны, негодяя и пожирателя упитанных бэби. Глупости это все - не верьте Епифанцеву. Он со своими комплексами Прометея, может, и богоборец, но уж никак не сатанист. Да и с богом не в ладах оттого только, что не вхож к нему в дом и не пьет кагор по выходным. Они просто не представлены, поэтому один кричит нечеловеческим голосом "Эй вы, небо!", а другой делает вид, что "небо" - в соседнем департаменте.

"Маяковский" - этот луч давно потухшего солнца, залетевший в страшное царство яркого света - невыносимо трогательное и полезное зрелище. Трогательное, поскольку в зал, на колени зрителю выливаются, выплевываются буквально все психологические проблемы авторов (Маяковского и Епифанцева): страх смерти, непомерное честолюбие, заниженная самооценка. Ну а полезное оттого, что за полтора часа актер успевает прочитать огромные куски из поэм "Хорошо" и "Облако в штанах". Трахает бабу и орет: "Что такое хорошо?". Да все хорошо! Все! Отлично просто. И главное - лучшего посыла прочесть Маяковского - не сыскать. Кажется, Министерство образования просто обязано финансировать проект и во время каникул показывать восьмиклассникам и студентам психфаков. В принудительном порядке.

Три веселых буквы

"Фро" по мотивам рассказа Андрея Платонова. Постановка Василия Сенина.

За две недели до фестиваля все билеты на "Фро" были проданы - народ желал поглядеть на единственный фактически спектакль Василия Сенина. Говорили, что этот Сенин самый-самый, лучший-прелучший, наи-сверх-петрнаумович. Черт возьми, я знаю, что все вокруг обидятся и на меня, и на Сенина, но так оно и есть. Василий Георгиевич - режиссер, каких поискать.

"Фро" почти провалился на фестивале "Балтийский дом": чужие стены, нервотрепка, тараканьи бега на постоялом дворе. В итоге - постные лица и дальше - тишина. Однако, вернувшись в Москву, спектакль преобразился, обрел уверенные очертания и, словно выполненный по фокинским меркам, точно вписался в стиль Мейерхольдовского центра.

Погрузившись в расплавленную карамель платоновского текста, Сенин не захлебнулся жаркой сладостью, не лопнул от сладострастия. Он остудил ее прохладой мизансцен, обернул в фантики из танго и высыпал нам в ладошки: наслаждайтесь. Его Фрося - пышногрудая сонная Ирина Пегова - выбалтывает замысловатые словечки, картинно дышит, экстатически нюхает боксерские перчатки мужа. Она тут заводила - главная деталька, киндерсюрприз. Без нее - без ее томных махов и горестного онанизма - нет этого действа. Оно распадется, рассыплется на тысячи вкусных леденцов - не соберешь. Можно заменить многих, почти всех, но не ее. И Пегова, чувствуя это, вдыхая ответственность каждой порой, играет советскую барышню так, будто жила не просто во времена Платонова, а под его писательским боком. Ежедневно встречаясь с ним у его барака или в литинститутском дворе. Так, словно каждая фраза его, всякий ловкий неологизм - кусочек ее пеговского настоящего, наполненного втулками, тракторными колесами и электропроводами.

В интервью "НГ" Василий Сенин сказал, что движение для него более внятный элемент, чем слово. С одной стороны, это чувствуется по "Фро". Полный хореографических ловушек, расставленных Аллой Сигаловой, спектакль этот для тех, кто чувствует за сотым поворотом корпуса или па-де-де с расплескивающимся тазом ту часть платоновской энергетики, которую нельзя произнести, прокричать, которую бессмысленно прошепетывать. Вместе с тем слов здесь предостаточно. И многие из них сам автор не доверял своим героям, считая их, наверное, чище и откровеннее себя. Полагая, что никто из них - даже образованный Федор - не способен закапываться в руины своих душ. Тем не менее тут - для связки ли, для ясности - многие авторские ремарки, уточнения, формулировки отданы героям. Иногда это смущает. Чувствуется интонационная фальшь и нарушение контекста. Как и с перчатками, что появились взамен теплой подушки.

Впрочем, общей картины это не портит: "Фро" - красочное эротичное представление, сильное и очень уверенное. Показывали его всего 12 раз. Взяли бы в репертуар, что ли? На годик.

Ню и ню

"Раздетые" Жоана Казаса. Постановка Юрия Урнова.

Странную пьесу решил поставить Урнов. Очень странную. Скучную и малоосмысленную. Такие пишут неказистые современные драматурги, независимо от страны проживания и места прописки. Вот Казас, к примеру, из Каталонии, а такое впечатление, что за окном у него - "Маленькая Вера". Текст вроде бы про секс, про оргазм, про взаимные ласки и любовь. Про ревность и прощение, про наслаждение и страсть. Однако смотреть на это - нет сил. Сидевшая рядом коллега, нервно толкая меня в бок, жарко шептала: "Не знаете, долго еще, долго? Может, уйдем?" Что бывает хуже?

В комнате двое - артист Кретов и артистка Воронкова. Последняя - жена режиссера. Муза, нимфа. Дева русалка. Очень красивая дама, не без груди. Вполне себе для жарких ласк и взаимных упреков. Да и Кретов тоже ничего - мускулы, пресс, черты лица. Но глядеть на них вдвоем не-вы-но-си-мо скучно. А ведь длится спектакль всего час. В чем же дело?

Во-первых, как я уже обмолвился, - текст отвратительный. Когда-то его экранизировал Кирилл Серебренников. Даже получил за этот фильм ТЭФИ. Но там хоть какие-то улитки по потолку ползали, вода капала, а тут - сплошная каучуковая тянучка. Во-вторых, если берешься ставить порно, так и сильву пле. А то нацепил артисту фиговый листочек на гениталии, а жене даже лифчик снять запретил - фу! Ну и зачем тогда "Раздетые". Ставил бы "Доходное место" или "Горе от ума".

Странно, такой вроде подающий надежды гражданин поставил такую ерундовину.

Божественная комедия

"Пчеловоды" по мотивам полотен Питера Брейгеля и Иеронима Босха. Постановка Николая Рощина.

Брейгель и Босх - фламандские живописцы. Странные, страшные, смутные. И в то же время какие-то надежные и обнадеживающие. Такой же получился спектакль. Совсем без диалогов, только на пантомиме, на характерных жестах. На костюмах, на гриме, на свете. Все это придумал Николай Рощин, поглядев картины "Пчеловоды и разоритель гнезд", "Падение Икара", "Битва сундуков и кошельков" и "Корабль дураков". Очень напоминает "Snow show" Вячеслава Полунина - те же затейливые рожицы, тот же полет в зал. Такие же овации и сценическая перспектива.

Рощин - двадцатисемилетний волнующийся парень, закрывший зал фанерной перегородкой - не уйдешь, засыпал сцену пенопластовым снегом, обмотал холстиной. Его герои - сопливые солдатики, икарушки-дурачки, страдающие чертенята - почти ангелы, без одной минуты херувимы. Его - рощинский - корабль дураков - утлое суденышко жизни, такое же безнадежно трепетное, как полунинский плот на Москве-реке. Такое же дружелюбное, как борт аргонавтов.

Рощин, в отличие от Епифанцева, - не богоборец, но - спаситель. Не Прометей, а Геракл. Он спускается в преисподнюю, чтобы вывести, вытолкнуть, вытеснить оттуда чистые души, виновные лишь в том, что, не удержавшись на ногах, шлепнулись в грязь мирской суеты.

"Пчеловоды" - антивоенный спектакль. Не выпуклый, не кричащий, но отчетливый и однозначный, как "Стена" Алана Паркера, как "Баллада о солдате" Чухрая. Что скажешь? Самое время!