Время пионеров прошло

Руководитель Пермского театра оперы и балета Георгий ИСААКЯН был назначен на аналогичную должность в Детском музыкальном театре имени Н.И.Сац. О своих впечатлениях и планах новый директор и худрук рассказал корреспонденту «НГ» Марине ГАЙКОВИЧ.

– Георгий, было ли для вас неожиданным предложение Министерства культуры и что повлияло на ваше положительное решение?

– Предложения такого рода – всегда неожиданность: переход из театра в театр в России – событие редкое. Это, мне кажется, составляет большую проблему российского театрального пространства: режиссер пожизненно прикован к театру. Система ротации руководителей, принятая в Европе, более логична. К тому же людей из провинции нечасто приглашают возглавлять московские театры. Это замкнутая система, в которую практически извне не попадают.

Театр Сац – уникальный нишевый театр. Я понимаю, что в меня уже летят стрелы типа «что он понимает в детском театре» и будут лететь. Я думаю, те детские спектакли, что я делал в своей жизни, не хуже других моих спектаклей. Что повлияло на мое решение? Я 20 лет принадлежал одному из лучших театров страны, последние 10 лет его возглавлял. Я отказывался от предложений переходить в другие театры, потому что ощущал, что у меня и так есть возможность делать абсолютно невероятные вещи. Но предложение министерства – это качественно новый вызов, новый формат для меня, большой проект. Искусство должно занимать агрессивную позицию по отношению к социуму. Долго оно задвигалось в маргинальную сферу, ведь люди, которые занимаются академическим искусством сегодня, – маргиналы, уроды, неудачники. Дальше отступать уже некуда. Театр Сац – предложение, соответствующее сегодняшним вызовам, – это воспитание нового поколения зрителей, позиционирование театра как центра искусства, образования... Я всегда ищу проблемы на свою голову, а здесь прекрасная проблема меня нашла.

– То есть вы совсем из Перми уходите?

– По договоренности с министром культуры Пермского края Борисом Мильграмом мне пока разрешено остаться в качестве главного режиссера театра. Я не имею права совмещать руководящие должности, но творческие – могу. Мне бы хотелось довести ближайшие проекты – Дягилевский фестиваль, премьеры сезона. У нас нет традиции правильного плавного интеллигентного перехода одного руководителя к другому ни на уровне страны, ни города, ни театров. Мы каждый раз все уничтожаем и начинаем снова. Я постараюсь продемонстрировать правильный подход к этой ситуации: человек, который придет, должен от меня услышать и получить из рук в руки всё. Год форы у меня есть, я каждые три дня летаю в Пермь, решаю вопросы на правах консультанта. Сейчас разрываюсь между тремя театрами: ставлю в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко оперу Верди «Сила судьбы» – контракт подписан год назад, когда никто не предполагал такого развития событий.

– А в Перми уже назначили директора?

– Пока нет. Думаю, что будет схема директор плюс худруки коллективов. Театр ожидает реконструкция. Нужен человек, понимающий в этой сфере, потому что в творческом смысле театр на подъеме. Там замечательный молодой главный балетмейстер Алексей Мирошниченко, главный и приглашенный дирижеры – Валерий Платонов, Александр Анисимов – оба лауреаты «Золотой маски». Мои выпускники режиссерского курса ГИТИСа тоже имеют возможность ставить спектакли в Перми. Там нет вакуума.

– Вы с такими горящими глазами рассказываете про Театр Сац, неужели вам не страшно начинать все с нуля, да и театр не в лучшей форме?

– Глаза боятся, руки делают. Я прошел все это в Перми. В 90-е годы театр находился в состоянии разрухи, балетная труппа еле-еле сохранилась, все ведущие танцовщики уехали за границу, люди месяцами не получали зарплату. Я люблю решать неразрешимые задачи. Когда мы затевали «Один день Ивана Денисовича», нам все говорили: «Солженицын на оперной сцене – у вас с головой все в порядке?» Сейчас говорят: а почему не поставить? Театр Сац был придуман гениальной женщиной, но это было в 20-е годы прошлого века. Эта великая идея не может функционировать в том пионерском понимании, которое пытаются сегодня навязать детскому театру. Общество стало агрессивным, злым по отношению к ребенку. Да, в советское время оно было фальшивым, но там не было детской проституции, наркотиков в школах. А мы будем ребенку рассказывать, что мир прекрасен и волшебен? Нет. Добро пожаловать в ад! Вопрос не в том, что надо делать театр детских ужасов, а в том, что ребенок всегда требует уважительного разговора. Есть постулат «Детям – всё самое лучшее», а при этом центральный детский театр в разрухе. Я не верю в рассказы «нам не давали». Значит, плохо просили.

– Поделитесь вашими впечатлениями от театра.

– Я видел два спектакля. На закрытии сезона я сказал коллективу, что никаких планов и проектов объявлять не буду, потому что не имею на это права и должен сначала увидеть творческое состояние труппы – оперной, балетной, оркестра, и понять, что на вырост, а что немедленно. Сейчас, когда у творческого коллектива отпуск, я пытаюсь разобраться в финансах, состоянии здания, технологиях. Оборудование сцены, пульты управления как были смонтированы в 1979 году, так и остались.

Пустующие фойе должны превратиться в площадку для интерактивного общения театра, музыки, хореографии с теми, кто туда приходит. Сейчас театр похож на гигантский пустующий дворец. А ведь в нем заложены некие смыслы, которые не проявлены. Наступило время возрождения смыслов.

Я недавно видел в Вене невероятный детский спектакль, причем для детей трех-четырех лет, на музыку Джона Кейджа. Там такая ржачка стояла, там дети так веселились! Или недавно в Ковент-Гарден я был на «Лисичке-плутовке». Зал – битком, а там три тысячи мест! В Вашингтонской опере идут спектакли, рассчитанные на этнические группы. А мы до сих пор живем с представлением, что у нас мононациональная страна.

– Какой будет репертуар?

– Существует круг классических сочинений предыдущих веков, которые должны присутствовать как часть базового образования. Но рамки репертуара будут расширяться, не повторяя того, что идет в других театрах. Это будет уникальный репертуар. Вся история русской оперы-сказки должна быть явлена гораздо более четко в репертуаре театра. Сейчас здесь представлена советская опера, оперы современных авторов, и это замечательно. Но когда целиком весь репертуар состоит из этого – плохо. Любой перекос плох.

– Я все пытаюсь из вас конкретные названия вытянуть...

– Нет, не получится, я партизан со стажем. Если я оглашу, я дискредитирую то, о чем думаю и веду переговоры. Творчество – процесс ежесекундного переосмысления всего. В этом смысле меня очень раздражает практика западных театров на пять лет все распланировать. Это удобно с точки зрения распределения финансов, но при этом ты абсолютно не в состоянии реагировать на изменяющуюся ситуацию. Сегодня этот художник интересен, ты заключил с ним контракт на 2020 год, а к тому времени он будет уже никому не нужен, потому что оказалось, что у него запала было на один спектакль. Я точно понимаю, что в этом театре будут работать лучшие постановщики, лучшие художники, лучшие хореографы. Но. Допустим, я приду завтра к министру культуры и скажу: «Дайте денег на такую-то замечательную постановку». А кто все это будет исполнять? И в каких условиях? Я видел только часть труппы, но уже сейчас понимаю, что даже суперзвезда не сможет раскрыться на таком полу – он весь в выбоинах.

– Как вы будете решать проблему с отсутствием хора?

– Это одна из самых больных тем, я ее уже начал обсуждать и уже встретил сопротивление внутри театра, так как Наталья Ильинична считала, что не должно быть в театре хора. А я себе с трудом могу представить солистку, которая вечером поет Мадам Баттерфляй (а репертуаре театра есть такой спектакль), а утром встанет в хор на детском спектакле. Это разные профессии.

– Все, о чем вы говорите, требует немалых вложений.

– Думаю, ошибочно было бы считать, что факт приглашения Исаакяна из Перми решит все проблемы. Вложения требуются, они очевидны.