В сегодняшних газетах сюжеты те же, что в операх у Вагнера

Жест у Нагано довольно скупой, но сколько силы во взгляде!
Фото РИА Новости

Российский национальный оркестр отметил 20-летие серией концертов. В двух из них принял участие американский дирижер Кент Нагано. В свое время Нагано входил в дирижерскую коллегию РНО и осуществил с оркестром ряд интересных проектов; самый известный из них – запись сказки Прокофьева «Петя и волк», где приняли участие медийные лица: София Лорен и Михаил Горбачев, например. Диск, естественно, получил «Грэмми». Спустя несколько лет Нагано осуществил с РНО другой дерзкий (для наших широт) проект – концертное исполнение «Валькирии» Вагнера. А для юбилейной программы он выбрал бетховенскую «Леонору № 3», «Дон Жуана» Рихарда Штрауса и «Болеро» Равеля. И, честно говоря, произвел гораздо более сильное впечатление, чем собственно художественный руководитель оркестра с «Путеводителем по оркестру» Бриттена и собственной «Джаз-сюитой». Кент НАГАНО дал интервью корреспонденту «НГ» Марине ГАЙКОВИЧ.

– Российские оркестры, в том числе и Российский национальный, не так часто играют Вагнера, а певцы совсем не из разряда вагнерианцев. «Валькирия» – ваш выбор?

– Да, это была моя идея. Я наслышан, что в Москве отношения с Вагнером не самые тесные. Исполняют его здесь немного и нечасто, на памяти есть, пожалуй, только гастроли Мариинского театра с Гергиевым. Я знал, что Российский национальный оркестр почти не играл Вагнера и уж точно не исполнял оперы целиком, поэтому я и решил, что время настало. Ведь московская публика – одна из самых интересных, умных публик, с которой я встречался. И я захотел, чтобы, наконец, в XXI веке до нее дошел Вагнер.

Также мой выбор был обусловлен тем, что скоро грядет юбилей композитора, и раз во всем мире исполняется его музыка, то обязательно она должна звучать и в Москве.

Нужно учитывать влияние, которое оказал Вагнер на развитие традиции в музыке: после вершин творчества Моцарта и Бетховена, создавших определенный стандарт в европейской симфонической музыке, с Вагнером приходит новая идея музыки как драмы, музыки как театра. Конечно, то же самое есть и у Бетховена, он тоже театрален, он тоже драматичен, но язык Вагнера вырывается вперед и делает большой прорыв. С творчеством и идеями Вагнера связан музыкальный кризис, происходивший в Европе во второй половине XIX века. Считается, что Вагнер очень современен и идет в одном направлении с Листом и Берлиозом, а Шуберт, Брамс и Брукнер совершенно в другом. Мне хочется показать публике, почему возник этот кризис, этот разлом. Из чего создана эта «новая драма» Вагнера. Заметьте, идеи, о которых говорит композитор, особенно в «Валькирии», очень близки нашей современной жизни. Например, брак, в котором муж и жена не очень любят друг друга, но должны держаться вместе. Огромная странная проблема между отцом и дочерью, большое сопротивление между двумя поколениями. Вопрос брата и сестры, дети, брошенные родителями, инцест. Вопрос политической власти, которая конфликтует с другой политической властью. Откройте сегодняшнюю New York Times и прочтете обо всем этом. А у Вагнера это всего лишь одна опера – «Валькирия». Поэтому нам очень близки и понятны оперы Вагнера, они применимы к нашей современной жизни.

Что касается певцов, то я не принимал участия в кастинге. Для меня это был определенный вызов – работать с русскими певцами над Вагнером, ведь у большей части, за исключением исполнителей партий Вотана и Брунгильды (солисты Мариинского театра Алексей Тановицкий и Лариса Гоголевская), – это дебют. Это удивительно – делиться своим опытом в этом репертуаре, создается особенная энергия, когда артисты впервые исполняют произведение. Меня и мою команду больше всего удивило открытие больших талантов в Москве. Мы, когда приехали, особо не знали, чего ожидать, но после интенсивного рабочего периода, кажется, мы обнаружили новых вагнерианцев.

– Певцы выходили воодушевленными после встречи с вами, говорят, вы нашли нестандартные решения.

– Нет, ничего особенного. Я уже много раз в концертном исполнении делал «Валькирию». Каждый раз мы пытаемся подогнать зал под наши требования. Здесь мы нашли любопытное решение – где поместить валькирий, придумали диспозицию для главных героев.

Я часто предпочитаю концертное исполнение, потому что таким образом публика может включить свое воображение. Ведь часто постановки бывают вполовину и намного менее сильными, чем наше воображение. Например, «Белоснежка и семь гномов». Я узнал эту историю из книжки, и мне было так страшно, когда я ее читал, я ночью не мог заснуть, боялся страшной ведьмы – моя фантазия была достаточно бурной. Потом я посмотрел диснеевский мультик, но страшно мне совсем не было. Мысленно я все представлял гораздо ярче, красочнее. Так что когда у слушателей есть возможность воспринимать музыку в чистом виде, не украшенную постановкой, – парадокс, но это может дать гораздо больше. Конечно, опера – это сочетание театра и музыки, но также есть театр воображения. И он силен.

– Вы уже не первый раз выступаете с РНО, как вам кажется, чем отличается этот коллектив?

– Меня очень радует, что РНО вкладывается в молодых музыкантов, и меня радует, что у оркестра есть лицо и характер, которые я отмечал на протяжении всех лет, что знаком с коллективом. Несмотря на то что меняется состав, остается этот общий дух, и это очень важно. Это значит, что в РНО складываются свои определенные традиции.

– В новостных лентах прошло сообщение, что вы не стали продлевать контракт с Баварской оперой. Почему?

– Я только что продлил контракт до 2013 года, но в последний раз. Это значит, что я буду главным дирижером большого оперного театра в течение 7–8 лет, этого достаточно. Есть много вещей, которыми я хотел бы заняться.

– Баварская опера – театр с огромными возможностями. Удалось ли вам осуществить здесь свои мечты, может быть, какие-то сумасшедшие идеи?

– Да это практически каждая премьера. Как и Большой, Баварская опера – это театр с огромной историей, и моя задача – достойно ее продолжать. В Мюнхене слышали, как дирижировал Моцарт, там прошла премьера «Тристана и Изольды», «Валькирии», там выступал Рихард Штраус.

Одна из вещей, которая, на мой взгляд, стала достижением, – некое особенное качество оркестра. С ним выступали Моцарт, Малер, Брукнер! И когда оркестр играет сочинения этих композиторов – это не рядовое событие. Они словно наследники тех музыкантов, что сидели на их местах век или два назад, ощущение, что композиторы, которые когда-то присутствовали на своих премьерах, остаются здесь до сих пор, незримые. И вот это ощущение я хотел донести до оркестра.

– В Баварской опере поставил два спектакля Дмитрий Черняков – он сегодня один из самых обсуждаемых оперных режиссеров в России. В Мюнхен вы его пригласили?

– Да, это была моя инициатива. В свой первый приезд – когда он ставил «Хованщину» – он еще не был так широко известен в Германии. Должен сказать, что он произвел очень сильное впечатление и на меня лично, и на публику. И я очень рад, что когда он приехал ставить «Диалоги кармелиток», он уже был широко известен в Европе. Он выдающийся художник. В его постановках не чувствуется стены между музыкой и постановкой. Часто ведь так бывает, что в оркестровой яме, в музыке – одно, а на сцене – совсем другое. Когда работаешь с Черняковым, наоборот, есть ощущение, что делаешь общее дело. И это я очень ценю.