Эта история начинается в стенах одного из наиболее престижных университетов США – Гарварда (сегодняшнего эталона для министра Дмитрия Ливанова и вице-премьера Ольги Голодец). Ее главным героем выступает Дж. Б. Конант (James Bryant Conant, 1893–1978) – известный профессор-химик, руководитель научных и образовательных структур и высокопоставленный государственный чиновник в одном лице. Наибольшую известность он завоевал на посту именно президента Гарварда, который он реформировал, придав ему характер научно-исследовательского центра.
Основной смысл реформы, как ни странно это прозвучит для нынешних российских технократов, состоял в гуманитаризации образования, для чего Конант разработал и читал курс истории науки. Программа была призвана внушить ученому и преподавателю представление о науке как определенном сообществе и эволюционирующем социальном институте, а не только частном деле отдельных личностей. В дальнейшем она распространилась и на все высшее образование в США, а Конант привлек эмигрантов из Германии (членов Венского кружка и др.) к разработке ее философско-науковедческого обоснования. В частности, физик и философ науки Рудольф Карнап в качестве редактора-составителя обеспечивал ее целой серией философско-междисциплинарных исследований. Весьма примечателен следующий факт: одной из последних книг этой серии стала знаменитая «Структура научных революций» Томаса Куна.
Подчеркнем: Конант в полной мере осознал, что реформу науки и образования следует выстраивать не просто как социальную практику, основанную на некоторых интуициях в теоретическом смысле и ангажированную политически. Вместо этого он организовал программу развития науковедческих дисциплин (истории, социологии и философии науки), которая послужила формированию политики в отношении науки как особой социальной технологии. Последняя так же базировалась на научных исследованиях, как электрические, тепловые, горнодобывающие, строительные, генно-инженерные, компьютерные технологии опираются на соответствующие инженерно-технические науки, а те, в свою очередь, – на известные теории физики, химии, математики, биологии, геологии и пр. Естественно, что в рамках этой программы философ и математик Олаф Хелмер (ученик Ганса Райхенбаха) выдвинул проект социотехнических наук – теорию социальных технологий.
Карьера Конанта привела его в число руководителей Манхэттенского проекта: именно мнение ученого оказалось решающим в принятии решения об атомной бомбардировке Японии. После окончания Второй мировой войны Конант был послан в Германию в качестве верховного комиссара и затем посла США, где один из важнейших моментов его работы состоял в реформировании образовательной системы, что, в свою очередь, внесло существенный вклад в денацификацию.
Опять-таки примечательно, что он не стал банально копировать свой позитивный опыт работы с США, но направлял реформу в соответствии с национальными традициями самой Германии. Она принесла свои плоды, хотя и не смогла до конца компенсировать тот ущерб, который нанесли германской науке годы нацистского режима.
Опыт Конанта как типичного социального технолога оказался востребован в эпоху холодной войны. Это была война двух информационных армий, основанных, в свою очередь, на двух разных образовательных системах и соответствующих социальных теориях. Итог был таков: спутник запустили в СССР, но информационную войну выиграли США. В этом сказалось внимание американских политиков к социальным технологиям.
Обсуждение реформы российской науки станет тогда по-настоящему плодотворным, когда в ее основу будут положены результаты научной программы исследований в области философии, социологии, истории, психологии и экономики науки. Этому направлению в нашей стране никогда не придавали должного значения. Борис Гессен, ученый, философ и историк науки мирового уровня, был казнен сталинским режимом в 1936 году, Михаил Петров, выдающийся науковед, был обречен на молчание и забвение.
Так науковедение фактически разделило судьбу генетики и кибернетики. И сегодня в этой сфере мало что изменилось. Так, у Института истории естествознания и техники РАН отняли здание, что поставило институт на грань закрытия. Так, результаты исследований Института философии РАН в рамках государственного контракта МОН по теме «Гуманитарное знание и социальные технологии» (2010–2012), прямо предназначенные для использования в научной и образовательной политике, оказались совершенно неинтересными для министерских чиновников.
Когда вспоминаются навязчивые лозунги по поводу того, что экономика должна быть инновационной, думаешь: а не должно ли само государство показывать инновационные примеры в своей деятельности? Но на что опираются инновации в МОН? Почему заказанные и оплаченные им же исследования, имеющие явные прикладные результаты, остаются невостребованными?
Политики могут себе позволить быть невежами – они апеллируют к административному ресурсу. Ученые и руководители науки на такую роскошь претендовать не могут. Им следует отдать себе отчет в том, что наука является предметом научного исследования точно так же, как и структура графена, электрохимия мозга, анатомия гельминтов, теорема Ферма или синтаксис языка азанде. Гуманитаризация науки – это тенденция будущего не в том смысле, что физики поголовно превратятся в лириков. Социальные и гуманитарные науки должны быть призваны для осмысления российской науки и перспектив ее развития. Иначе всегда и на веки веков – хотели, как лучше...
Дмитрий Орлов 
