"Мы могли бы войти в историю..."

Илья Смирнов. Прекрасный дилетант. Борис Гребенщиков в новейшей истории России. - М.: ЛЕАН, 1999, 364 с.

СРЕДИ рок-критиков, начинавших в восьмидесятые годы, нет единого мнения практически ни по одному вопросу. Этим они напоминают узко специализированных литературоведов: хармсоведов или набоковистов. Илья Смирнов и Артем Троицкий - давние оппоненты. Смирнов представляет социальное крыло критики. Троицкий оценивает музыку по наличию в ней новаций и экспериментов. Противоречия между двумя традиционными для русской критики подходами к делу (эстетическим и социальным) не утратили актуальности. Сегодня, когда канонизация русского рока идет полным ходом, особенно важно договориться о критериях, по которым составлять пантеон.

Борис Гребенщиков в этом смысле - благодатный объект для полемики и толкований. Равно удаленный от социальной тематики и радикальных экспериментов со звуком, он стал одновременно и социальным и культурным феноменом, без которого нельзя представить себе последние двадцать лет в России. Этот феномен с трудом поддается осмыслению, хотя попытки делались неоднократно - и журналистами, и экспертами, и даже самим Гребенщиковым.

Новая книга Смирнова - нечто среднее между полемической статьей и школьным учебником. Сюжетную канву "Прекрасного дилетанта" составляют "семь открытий Гребенщикова": эклектика, плавающий состав музыкантов, рок на русском, ориентация на запись альбомов и так далее. Но это скорее открытия самого Смирнова, а не БГ. Едва ли Гребенщиков тщательно планировал свои действия и формулировал их концептуально.

Ринго Стар, если верить Хантеру Дэвису, мечтал, чтобы Битлз изучали в школах. Гребенщиков так сформулировал свое отношение к этой проблеме: "Мы могли бы войти в историю. // Слава богу, мы туда не пошли". Однако вхождение в историю не зависит от желания персонажей. Да и процитированная песня записана БГ не где-нибудь, а на альбоме "История Аквариума. Том третий".

Собранная Смирновым информация касается не только гребенщиковских подвигов, но и той самой новейшей истории, которая заявлена в названии его книги. Урожаи и неурожаи, пленумы, перестройка, ГКЧП и, наконец, политические тусовки последнего времени - все это создает несколько странный контекст для цитат из известных песен.

Часто утомительный, но порою забавный симбиоз стилей, обширный фактический материал и полемический задор использованы Смирновым для того, чтобы привести нас к довольно банальному заключению:

"Он <Гребенщиков> хорошо пропел (и отпел) свою эпоху со всеми особенностями (как хорошими, так и дурными), свойственными сознанию (и подсознанию) современников. Но он же и формировал судьбу страны своим творчеством, которое в полном соответствии с классическим определением стало "материальной силой". Не на том поверхностном уровне, на котором воспринимаются (и быстро забываются) газетные передовицы и постановления правительства, а на более глубоком. Там, где личность примеряет к себе модель отношений с миром".

Несмотря на некоторую дидактику и зашоренность, Смирнов выполнил задачу по канонизации Гребенщикова успешнее, чем пыталась в свое время Ольга Сагарева (Аквариум, 1972-1992. - М.: Алфавит, 1992). Следить за смирновской мыслью интереснее, чем внимать сагаревской патетике. Да и стиль у него получше.

Известна неприязнь БГ к критикам и журналистам. Любое однозначное суждение воспринимается Гребенщиковым как оскорбление мироздания. А между тем такие суждения и составляют смысл ряда профессий. Впрочем, неприязнь к критикам плохо согласуется с когда-то высказанным Гребенщиковым желанием "стать святым". Ведь что за святой без жития и апокрифов?