Яков Чернов -ВАС всегда ценили не только как балерину, но и как актрису. Неужели до сих пор не приглашали попробовать свои силы в драматическом театре?
- Я всегда увлекалась театром, а когда по окончании вагановского училища переехала из Ленинграда в Москву, театральные впечатления хлынули на меня, как из рога изобилия - МХАТ, Таганка, "Современник", "Ленком". Со многими режиссерами и актерами я дружила, пересмотрела в 70-80-е годы почти весь московский репертуар, не пропускала ни одной премьеры. Тогда я впервые и увидела Альберта Филозова во "Взрослой дочери молодого человека". Конечно, я не думала, что когда-либо с ним познакомлюсь или выступлю его партнершей. Меня приглашали попробовать подготовить роль в драматическом спектакле, я даже начинала репетировать, но не решалась вынести эти опыты на публику.
- Чем же вас убедил Райхельгауз?
- Своим талантом и уровнем, на котором он предложил работать. Он сумел меня заинтересовать, и я ему поверила. Я верю в различные совпадения, люблю ощущать, что все происходит не случайно. Райхельгауз поддержал во мне и это ощущение. Я всю жизнь стремилась в балете к естественности, которая не разрушала бы условностей нашего искусства. Я старалась сделать каждое движение своим. Импровизировала в акцентировке, нюансах, играла ими в танце. Сейчас у меня такое ощущение, что я всю жизнь провела в огромном театральном доме со множеством помещений. И вот Райхельгауз открыл мне дверь в одну из комнат, куда я до сих пор не входила.
- Как режиссер работает с артистами?
- Как Маяковский в любовной лирике: "Хотите - буду безукоризненно нежный, не мужчина, а - облако в штанах". Меня покоряет его редкое по нынешним временам уважение к коллегам. Он трепетно, почти по-отцовски относится к своим ученикам. И артисты ему отвечают тем же. Райхельгауз в любой момент готов с энтузиазмом обсуждать самые серьезные философские темы, хотя у него полно весьма прозаических хлопот. Умеет вести дело так, чтобы никого не ранить, старается устроить, чтобы всем было хорошо. Райхельгауз устанавливает в театре атмосферу... я бы сказала - операционной. На репетициях я себя чувствую будто в руках опытного врача, который устраивает мне то клиническую смерть, то реанимацию. Реанимировать приходится мое привычное балетное состояние.
- Как вы себя чувствуете в маленьком зале "Школы современной пьесы" после огромных сцен балетных театров?
- Мне понравилось, как здесь решена "Чайка", в которой я играю Полину Андреевну: пространство, где нет рампы, актеры и публика не разделены, каждый зритель чувствует себя участником происходящего. Кроме того, я очень люблю Чехова и рада, что мое понимание роли не шло вразрез с постановкой Райхельгауза. Что я вписалась в ансамбль и роль за мной закрепили. Значит, я правильно восприняла уроки своих наставников - Григоровича, который для меня выдающийся режиссер, и Улановой, великой актрисы, ученицы не только Агриппины Вагановой, но и Елизаветы Тиме и Юрия Завадского. В "Школе современной пьесы" я встретилась со знаменитыми мастерами - Михаилом Глузским, Львом Дуровым, Владимиром Качаном, Василием Бочкаревым, Людмилой Поляковой, которые приняли меня с невероятным вниманием и тактом. Ира Алферова, Саша Гордон, Володя Стеклов, Ольга Гуселетова - мне хочется назвать каждого. Я всегда любила учиться. А когда стоишь на сцене рядом с Михаилом Глузским и кожей чувствуешь, как он проживает каждый момент, это и есть лучший урок актерского мастерства. Работать с такими выдающимися актерами мне помогает чувство ансамбля, воспитанное в балете. Конечно, балетные соло и массовые сцены тоже производят большое впечатление. Но самое возвышенное - это дуэт: партнеры настолько владеют своим мастерством, что могут откликаться на малейшие побуждения друг друга. Но в балете артист ведет диалог со сценическим пространством, заполняет его движением. А в драме нужно, стоя подчас на одном месте и глядя партнеру в глаза, создать впечатление пространства душевных состояний. Донести до зрителя эмоции и смысл с помощью одного жеста, поворота головы, точно выбранной интонации - выразительных средств, которые в балете применяются совершенно иначе.
- Вы боялись не справиться?
- Мне было страшно, не изменится ли мой облик, артистическое амплуа, когда я начну говорить. Оказалось, сложнее другое: голос, сценическая речь отнимают много физических сил. В балете движение возникает и исчезает, а душевное состояние актера длится, обогащается. В драме же с каждым словом уходит часть души. Поэтому после репетиций я испытываю огромную физическую усталость.
- А обычно думают, что все наоборот, что балет изнуряет.
- Мне всегда было легко танцевать, на балетной сцене я - как рыба в воде. Мои учителя говорили: "Если правильно работаешь, ничего не будет болеть", - и я в этом убедилась. Конечно, я уставала, но это приятная усталость. То, что зрители получают удовольствие, наполняло меня энергией. Танец ведь не рождается из горя, хотя он и способен его передать. Танец возникает от избытка сил, радости, воодушевления.
