Марина Савченкова
Сказки на батуте. Сцена из «Сказок» Юрия Петровича Любимова.
Фото ИТАР-ТАСС
По сложившейся в последние годы традиции основатель и главный режиссер Таганки Юрий Любимов выпустил новый спектакль к дню рождения театра. 45 лет назад, 23 апреля 1964 года, в Московском театре драмы и комедии на ул. Чкалова был показан «Добрый человек из Сезуана» Брехта. Эту дату и приняли за день рождения театра, хотя за точку отсчета можно было взять и ставший легендарным показ спектакля в училище им. Щукина, и утверждение Юрия Любимова на должность главного режиссера тогда загибавшегося театра.
«Таганка» на то и площадной театр, чтобы говорить о себе громко, без лишней скромности. Огромные батуты, использованные режиссером в «Сказках», наверняка станут частью мифа этого театра наряду с фонариком Юрия Петровича, которым он дирижирует спектаклем. Никому и в голову не придет спорить теперь с классиком и вспоминать, что батуты в театре уже случались, когда, например, Светлана Врагова (в России она, кажется, и стала первой) в театре «Модернъ» заставила прыгать на батуте всех героев «Счастливого события» Мрожека и даже 70-летнего Спартака Мишулина.
На сцене Таганки – два батута. Поставленные встык вдоль рампы, они занимают сцену во всю длину. Несколько батутов поменьше, положенные на ребро и скрепленные друг с другом, служат занавесом: как и обычный занавес, они по сигналу режиссера уходят вверх, давая начало спектаклю. Батуты – основная площадка игры для актеров. Основным аттракционом (монтаж аттракционов – излюбленный метод работы Юрия Любимова с текстами) здесь становятся цирковые номера. Цирковые номера «транслируются» на белом заднике сцены – это дополнительный аттракцион, театр теней.
Когда играется «Русалочка» Андерсена, батуты возвышаются над сценой ненамного, как бы находясь на уровне моря. Когда играют «Счастливого принца» Оскара Уайльда, батуты превращаются в высокий постамент для статуи принца. Для диккенсовских рождественских историй батуты ставятся «домиком». Батуты очень органичны: скользя по ним, Русалочка может изображать, что она плывет, а Ласточка Уайльда, подпрыгивая, – что она летает. Сказать же, что использование батутов оправданно, нельзя: кажется, что режиссер не к заданным текстам подбирал ключ, а найдя ключ, искал тексты, к которым он бы подошел. Это, впрочем, не новость в режиссуре Любимова: литературный текст на Таганке часто используется просто как повод для создания текста театрального. Но и в органике такому вот суфле из самых разных текстов или, как назвал это однажды Любимов, бриколлажу – тоже не откажешь.
Сказки соединены произвольно. Сначала «Русалочка» Андерсена, потом «Счастливый принц» Уайльда, потом три истории Чарльза Диккенса («Сверчок за очагом. Сказка о семейном счастье», «Рождественская песнь в прозе. Святочный рассказ с привидениями» и «Колокола. Рассказ о духах церковных часов»). В обширной программке к спектаклю отмечено, что эти сказки объединяет «глубокая, философская христианская идея – творить добро сейчас, когда нам дана жизнь, потому что иной возможности душе человеческой не представится». Прочитав также (текст писал не Любимов), что «такие сказки бывают венцом творческой жизни, поисков, находок, размышлений художника», начинаешь ждать от режиссера и жизненного откровения, и творческого завещания. Как бы не так. «Русалочку» доводят лишь до момента, где она соглашается отдать ведьме свой голос, чтобы получить ноги, из «Счастливого принца» изъята концовка, из которой ясно, что самое ценное в городе – оловянное сердце принца и мертвая ласточка, от «Колоколов» в спектакле осталась только одна героиня, Мэг, да и ту отыскать в спектакле автору этих строк не удалось. В двух остальных христианское содержание тоже никак не артикулировано.
Скорее всего сказка – это просто жанр, на котором здравствующий патриарх Юрий Петрович Любимов решил опробовать свое мастерство монтажа текстов и аттракционов. Проверить, работает ли технология. Технология работает. Как батут: если, забравшись на него, подпрыгнуть, он неминуемо спружинит.
