![]() |
Акцент смещен на метаморфозу: все это кажется таким остраненным, что абсурд вызывает интерес. Фото автора |
Он очень – или даже слишком – похож на повседневность. Ее проживание во времени то динамизируется, то замедляется, в итоге иначе расставляя акценты там, где просто будни вызвали бы глухую тоску.
Глухости нет и в помине. Может, в том и фокус, что баланс печального со смешным держится на пойманных нюансах. Это не они преображаются, тут взгляд художницы угадывает метаморфозу. Отличительная черта зимы старшего поколения в средней полосе – дурацкие вязаные шапки с характерным пушком трансформируются «В ожидании чуда» (по названию цикла). Ничто не изменилось, они просто взяты крупным планом, будто голова прямиком крепится к плечам, пушок иногда чуть тронут солнцем, и вот уже похожи на гигантские елочные шары или кактусы.
«Улица Сна» стартует одноименной фотосерией, эдаким местом, которого, по логике, не должно быть на карте. За табличкой «Ул. Сна» на лесной опушке вразвалку, но держатся заборы, сварганенные из спинок кроватей, в случайных зарослях травы другие ограды, покрепче, вдруг очерчивают с трех сторон пустоту. Следом идет серия с охранниками, тут – сомнамбулическими персонажами, коих приютили в углу. Под потолком надо всем этим, в свою очередь, сверкает обочина. «На обочине» – серия-свидетельство о том, как с сотрудниками многих предприятий, в данном случае – завода в Гусь-Хрустальном, расплачивались тем, что они производили. Аляповатые люстры радуются солнцу, облепив ветки деревьев, – авось, кто-нибудь купит.
Из таких картинок не уходит насовсем социальность, но акцент смещен на метаморфозу: все это кажется таким остраненным, что абсурд вызывает интерес. Бедные мохеровые шапки, дорогие и тоже бедные люстры со всей их мизерабельностью словно сделались автономными персонажами, почти именами нарицательными (как в другом срезе, например, пыжиковые шапки) – и почти одушевленными.
«Метаморфозы» – название одного из десяти сновидческих разделов: «Анимизм», «Сон», «Призраки», «Сферы», «Фон и фигура», «Фактуры. Поверхности. Знаки», «Стихии и первоэлементы», «Вечное возвращение» и – «Становление». Навигация настолько условна, что брошюра с обозначениями этих глав и самих работ не только не задает маршрута, а скорее запутывает. Раздражаешься, пока не понимаешь, что это намеренная уловка. Какая, в самом деле, может быть навигация во сне? Названия здесь – перетекающие друг в друга буквально и тематически пересекающиеся эпизоды, они же – мотивы и методы чернышевского искусства.
Сквозным мотивом выставки идет и мысль о том, что до боли знакомый в этих координатах визуальный ряд – не просто отпечатки на сетчатке глаза, а отпечатки в глубокой памяти. Поэтому они вызывают и меланхолию, и даже злость, но и улыбку. Выхватить их из панорамы жизни, приблизить и всмотреться – отдельная задача.
В мозаике есть фрагменты с мужичком, тайно и нервно пытающимся откупорить выпивку в сени куста. С мадам, нетвердо, но решительно осваивающей фигурное катание. С мальчишкой, измеряющим на самокате Красную площадь, – и нога, как маятник, идет вверх-вниз. С рабочим, который воздуходувом поднимает над землей стаю полиэтиленовых перчаток. С чудаковатой и милой девушкой, которая невесть кому подает из дневной сутолоки каллиграфические знаки. С продавцом кактусов – и его самозабвенным видом. С Бетховеном и Моцартом. С Третьяковкой и Русским музеем, в которых отраженные на стеклах картин зрители становятся призраками экспозиций и представленных сюжетов. А еще там есть место кукольных размеров витрине-аквариуму «Мать и дочь. Первое знакомство», где за одной партой раз за разом встречаются на фотографиях она и она – но как ровесницы. Там есть место для видео «Чуть-чуть. Прелюдия» (новая работа сделана по заказу ГЭС-2), где стремительно проносится цикл засыпания и живого копошения природы. И есть место для инсталляции с крохотными окошками: свет, шторы, кусочки как будто устойчивой жизни.
По «Улице Сна» идет «Поезд». Видеокамера движется сквозь вагоны: кому электричка, кому ресторан, кому плацкарт, и так по кругу. Это ведь поезд жизни, а у выставки – терапевтический эффект. Он объясняется, видимо, позицией художницы. Тут есть свет, препарируемый мастерски и в техническом отношении (неудивительно для выпускницы ВГИКа, а все-таки изумляешься), но главное, он идет изнутри. При всей разнице, похожее ощущение оставляла ретроспектива Владимира Куприянова, сделанная прошлой осенью Виктором Мизиано в Московском музее современного искусства (см. «НГ» от 15.10.24). В том смысле, что взгляд и Чернышевой, и Куприянова определен банально звучащим, а тем не менее чем дальше, тем реже вокруг встречающимся отсутствием озлобленного взгляда на мир. И это про способность видеть, а не про принятие всего.