Смерть Леха Качиньского невозможно оторвать от против воли напрашивающегося почти мистического сюжета: жизнь президента Польши, так много сил отдавшего восстановлению исторической правды – именно той, единственной правды, которая нужна была Качиньскому и, по его разумению, Польше, оборвалась в двух шагах от Катынского леса, от того места, которое почти 70 лет разделяло народы Польши и России.
Для СССР в «катынском сюжете» не было ничего особенного, ничего специально антипольского: почти 22 тыс. расстрелянных польских офицеров были вставным эпизодом Большого террора, то есть большой войны, которая велась в первую очередь против собственного народа. Для Польши и лично для Леха Качиньского восстановление исторической правды именно в этом сюжете стало, можно сказать, делом жизни, вопросом принципиальным. Он не задумываясь шел на обострение отношений с Россией, причем некоторые его поступки и заявления со стороны могли показаться чрезмерными – вроде поддержки Грузии в ее августовской кампании или переименования одной из варшавских площадей в площадь Дудаева. Но даже эти эпизоды не умаляли главного – «катынский сюжет» благодаря неустанной воле Качиньского свидетельствовал о том, как важны для Польши европейские ценности, тот самый абстрактный гуманизм, к которому в СССР было принято относиться с презрением. Между «забывать и жить дальше» и «не забывать и жить дальше» Качиньский выбрал второй вариант, который всегда был понятнее и ближе исторически обусловленному сознанию Старого Света. Только так, с непременными извинениями и признанием вины. Печаль и боль в связи с трагической гибелью и президента Качиньского, и всех, кто сел с ним в один самолет, одновременно лишь укрупняют его историческую победу, усилия многих лет. Его борьба увенчалась успехом: он не услышал извинений, но правда, в этом нет ни у кого сомнений, – правда восторжествовала.
А в СССР таких, своих «Катыней» были – тысячи, и жертв – тоже многократно больше. И даже Катынский лес хранит память не только о польских, но также и о русских расстрелянных, репрессированных, погибших и до начала Великой Отечественной, и после нее. И, как ни грустно сознавать, о них вспомнили в том числе и благодаря настойчивости поляков. Не зря и не случайно несколько дней назад в Катыни Владимир Путин сказал, что «нашему народу, который прошел через ужасы Гражданской войны, насильственную коллективизацию, через массовые репрессии 1930-х годов, очень хорошо понятно, может быть, лучше, чем кому бы то ни было, что значат для многих польских семей Катынь, Медное, Пятихатка. Потому что в этом скорбном ряду и места массовых расстрелов советских граждан. Это и Бутовский полигон под Москвой, Секирная гора на Соловках, расстрельные рвы Магадана и Воркуты, безымянные могилы Норильска и Беломорканала. Репрессии крушили людей, не разбирая национальностей, убеждений, религий».
Но кто в России возвысит голос, кто защитит, у кого, как у Леха Качиньского, этот пепел Клааса так же сильно стучит в груди? «Мемориал», Сахаровский центр, Фонд Солженицына... Кто еще? Еще живые жертвы сталинских репрессий пользуются еще меньшим вниманием, чем ветераны Великой Отечественной войны, хотя о войне, казалось бы, говорят сегодня на каждом шагу. Почему в сегодняшней России правда о репрессиях не востребована ни одной из политических сил, ни одним из лидеров? И на 9 Мая жертвы репрессий получат плакаты с портретами Сталина – чувств репрессированных, их самих просто не приняли во внимание.
На встрече с польским коллегой Дональдом Туском Владимир Путин сказал: «В нашей стране дана ясная политическая, правовая, нравственная оценка злодеяниям тоталитарного режима. И такая оценка не подлежит никаким ревизиям». Важность этих слов очень трудно переоценить, поскольку до сих пор были сомнения и в этом. Но Леху Качиньскому этих слов, конечно, было бы недостаточно.
Ольга Соловьева 
