Почему Женевские соглашения сложно выполнить

Фото Reuters

Женевские соглашения пока не остановили эскалацию украинского кризиса, и едва ли можно было ожидать, что это произойдет. Скорее появился еще один документ, в который теперь любая сторона может тыкать пальцем, обвиняя другую сторону в том, что ситуация не меняется к лучшему.

Действительно, ни протестующие на юго-востоке, ни «Правый сектор» не сложили оружие. Киев обвиняет Москву в том, что она не урезонивает своих «диверсантов» в недовольных центральной властью регионах, нарушая Женевские договоренности. Москва, в свою очередь, возмущена тем, что Киев продолжает военную операцию на юго-востоке страны – и опять же звучат слова о нарушении соглашений. Киев и Вашингтон считают, что Москва должна повлиять на протестующих. Москва настаивает на том, что с недовольными гражданами должен разговаривать сам Киев, что это внутреннее дело Украины, а Россия просто считает недопустимым применение государством силы против собственных граждан.

Читая текст Женевского заявления, можно решить, что стороны говорят на одном языке и договорились о понятиях: что значит «незаконно вооруженное формирование», «незаконно захваченное здание», «применение силы» и т.д. На практике оказывается, что подписанты вкладывают разные значения в одни и те же слова – в соответствии с собственной картиной событий. Выясняется, что, соглашаясь, к примеру, включить в соглашения пункт о разоружении незаконно вооруженных формирований, стороны имеют в виду разные формирования и убеждены в том, что один из участников диалога их контролирует (тот, кому приписывают контроль, в свою очередь, это отвергает).

Целью совместных действий Москвы, Киева, Вашингтона и Брюсселя объявляется деэскалация напряженности, но становится ясно, что признаки, по которым можно понять, происходит деэскалация или нет, для каждой из сторон – разные. Киев ждет, что юго-восток разоружится и сдастся. Москва ждет, что Киев остановит своих военных.

В принципе, прийти к общему языковому знаменателю государствам с разными интересами, так или иначе вовлеченным в конфликт, сложно. Политический и геополитический язык у каждого всегда свой. Это означает, что добиваться урегулирования конфликта приходится не через поиск общих понятий, а через привлечение авторитетной третьей стороны, вызывающей доверие, способной выступать гарантом выполнения условий заключенных договоренностей.

Сложность украинской истории в том, что по большому счету ни одна из сторон, подписавших Женевское заявление, не воспринимается всеми как посредник, третья сила. Россия может выступать в этой роли в том случае, если Киев и Вашингтон перестанут видеть в ней инициатора и бенефициара происходящего на юго-востоке страны, то есть участника конфликта. ЕС и США могут считаться гарантами, но лишь при условии, что Россия не будет усматривать в событиях киевского майдана, включая вооружение радикалов, руку Запада, которому выгодно, чтобы в Киеве сидело «его» правительство.

В случае с Украиной нет авторитетной силы, которая могла бы, не прячась за формулы и понятия, взять на себя обязательство оказать влияние на ту или иную сторону конфликта («Правый сектор», «сепаратистов»), обеспечить выполнение условий договора. Нет никого, кто может сказать: «Я гарантирую, что А сдаст оружие, Б освободит здание администрации, а В сядет за стол переговоров». Никто не берет на себя ответственность за исход конфликта хотя бы на уровне пересмотра собственной картины мира, отказа от части собственных деклараций («Киевская власть нелегитимна!» или «Никакой федерализации не будет!») ради общего блага. Женевские соглашения воспринимаются не как «дорожная карта» примирения, а как еще одна возможность давить на собеседника.