Авторское дело - сторона

- Олег, вы хитрый человек? Вы вот дважды заранее угадали лауреатов литературных премий - Букеровской и "Национального бестселлера": соответственно Василия Аксенова и Михаила Шишкина. Насколько предсказуемой вы считаете литературную ситуацию (как в рыночном, так и в творческом смысле)?

- Я не хитрый; я человек скорее интуитивного склада. Хотя для того, чтобы в прошлом году "вычислить" Аксенова, не нужно было ни хитрости, ни интуиции. Что касается литературной ситуации, то ее у нас (по моему интуитивному ощущению) единой нет. Есть несколько литературных ситуаций, каждая из которых предсказуема (наверное) в рыночном отношении и непредсказуема в творческом. Там, где вообще можно говорить о творческой составляющей.

- Расскажите вкратце свою литературную историю. По моему ощущению, писатель Зайончковский появился абсолютно внезапно. Это вообще, думаю, интересно многим: жил в Подмосковье человек, захотелось ему записывать осмысленное-прожитое, он пишет, самому нравится┘ Но дальнейший путь - до издательства, книжки, премий - каков он?

- Действительно, все происходило очень быстро, я бы сказал, лавинообразно. Хорошо это или плохо? Для дела хорошо, конечно; ведь я, как говорится, поздно начал, и у меня нет времени на раскачку. Для психики - дискомфорт. Я оказался в новой для себя жизненной ситуации, не будучи к ней никак подготовлен. Вроде бойца-ополченца, который учился стрелять в ходе боя. Что ж, главное - я выжил. Мне очень повезло, что я со своими рукописями попал в ОГИ. Это издательство - не контора, но часть некоего литературного круга (литературной ситуации, если хотите). Например, с ОГИ тесно связан клуб "Билингва" на Чистых прудах, где я впервые живьем увидел своих читателей. От издателей я получил не только деловую поддержку, но и моральную, что сильно упростило мое "волитературивание".

- Ваша проза достаточно иронична, в ней много игры, и прежде всего, мне кажется, игры с читателем. Насколько вы вообще задумываетесь о читателе, когда пишете? Он для вас собеседник или участник вашей игры?

- Не реальный, но условный мой читатель - мое подобие; это значит, что мы с ним общаемся на равных. Вряд ли такой читатель позволит водить себя за нос, но он, безусловно, способен на непрямое прочтение. Вообще, по-моему, элемент игры с читателем - вещь не лишняя в художественном тексте. А вот заигрывать не надо - например, с читательским интеллектом.

- А как вы пишете: у вас есть заранее план, сюжет повествования или герои и ситуации, рождаясь на бумаге, сами начинают определять дальнейшее свое бытие?

- Бывает, что составляю нечто вроде плана, а бывает, что сажусь писать с единственной фразой в голове. Нужен только повод, чтобы сесть, а дальше┘ У меня это напоминает процесс засыпания: сначала фантазируешь сознательно и картинка мысленная держится лишь усилием твоей воли. А потом вдруг замечаешь, что "кадр" задвигался; сами собой меняются декорации, незнакомые люди приходят и делают что им вздумается. Я, конечно, стараюсь сохранить за собой влияние - все-таки автор! - но чаще всего логика вымышленных обстоятельств оказывается сильнее меня. Это, я думаю, непрофессионально; писатель должен уметь проводить свою линию, свою идею, а не идти на поводу у собственных созданий.

- Естественно, интересно, есть ли у героев реальные прототипы? Сергеев из городка - насколько это вы?

- А я сам у себя не всегда могу провести границу между прототипом и архетипом. Множество типов вперемешку живет в моем представлении; кто из них существовал в реальности, а кто выдуман - поди вспомни. Одно могу сказать: с натуры писать я не умею. Пробовал - не оживает человек. Что касается Сергеева, то с некоторой натяжкой его можно было бы назвать этаким недовоплощенным авторским эго. Но с натяжкой!

- Он, Сергеев, все-таки, извините, жить остается в конце? А то я и сам не совсем понял, и люди, читатели спрашивают - жалко ведь Сергеева┘

- Обычно я отвечаю в том духе, что, дескать, оставляю это на усмотрение читателя, но что я полагаю, что Сергеев бессмертен, - и т.п. Но если говорить честно, сам я его прикопал - уж не знаю, живым или мертвым. Прикопал, когда дописал о нем книжку и взялся за другую. С героями надо расставаться без сантиментов, чтобы не хватали потом за ноги.

- Вообще в книжке "Сергеев и городок" много внезапных (но закономерных, как кажется) обращений к теме смерти. И в бытовом смысле, и в метафизическом. Начиная с того, что каждый второй герой помирает (при обстоятельствах часто нелепых), и заканчивая какой-нибудь котельной при несостоявшемся пионерлагере, которая, как выясняется, построена "на костях". Близкое дыхание смерти, ощущение жизни на кладбище - это, на ваш взгляд, непременное обстоятельство сегодняшнего существования в России?

- Не сегодняшнего, а всегдашнего. Российская действительность во все времена если была постижима, то метафизически, а смерть - одна из метафизических данностей. А строить "на костях" - наша традиция. Но кто знает, может быть, так и надо? Я слышал, что даже при строительстве храмов в фундамент закладывали кости праведников.

- Каким вообще вы видите свой народ? И насколько понятие "народ" совпадает или не совпадает для вас с читателями?

- Народ, по-моему, видеть нельзя - это нечто вроде собственного расширенного "я". А читатель - он вот он: сидит напротив меня в "Билингве" и задает вопросы. В отличие от народа у читателей есть ко мне вопросы - вот в чем разница.

- В какой стране вы сегодня живете? Не "мы живем" - в газетах и по телевизору, - а вы лично?

- Я лично живу по эту сторону телеэкрана. Совестно признаться, но от того, что мне показывают, у меня все равно не возникает ощущения национальной катастрофы. Вот если бы телевизионную картинку можно было натянуть на всю страну, тогда да - это был бы настоящий кошмар. Но она не натягивается. А может быть, у меня просто не хватает воображения.

- Ваша книжка "Сергеев и городок" - это история нескольких поколений людей одного городка. Сильно ли сегодня испортил этих людей "квартирный вопрос" - по сравнению с годом, скажем так, 1975-м или 1964-м?

- А нет больше этого вопроса. И даже если есть, то называется он теперь "спор каких-то там субъектов" и решается в суде. Да, в общем и целом, мы решили его в ходе либерализации. Конечно, это стоило кое-кому жизни, в том числе и "в уездах", но в целом все прошло на удивление мирно и без большой крови. Сегодня жизнь ставит другие вопросы, не менее острые, но о них разговор отдельный. А люди┘ когда пыль осела, оказалось, что они остались те же. Мне кажется, нас не может испортить никакой вопрос.

- В выходящей сейчас книге "Петрович" герой - под конец уже, когда он превратился из мальчика-детсадовца во вполне половозрелое лицо с видом на московские институт, учебу, карьеру, - говорит: "Я знаю, чего не хочу. Не хочу быть шизофреником, не хочу быть психопатом. Не хочу быть ни дизайнером, ни москвичом┘ не хочу жить у тети┘" Я вот тоже знаю, кажется, чего однозначно не хочу, но не знаю - чего хочу! И ваши герои живут в мире такой часто неоформленной мечты. Вы-то знаете, чего хотите?

- Это единственное, что дано человеку, - знать, чего не хочешь. Знать, чего хочешь (в метафизическом смысле) нельзя, потому что это неназываемо. Это можно только чувствовать. Кто думает, что знает, - конченые люди; из них получаются проповедники, телеведущие и общественные деятели. Для художника, даже если он прозаик, думать так означает творческую смерть. Впрочем, я лично хочу - хочу быть и шизофреником и москвичом. Мне просто интересно. Через этот интерес, между прочим, я и пришел к литературным занятиям.

- И еще один вопрос, который просил передать вам Лев Пирогов: для чего вы пишете? Ну, кроме личных причин? Надеетесь ли жечь или тушить сердца?

- Никаких причин, кроме личных. Льву Пирогову отвечу словами Льва Толстого: литературный труд заменяет мужчине деторождение. Лучше классика я не сформулирую. Просто радостно сотворять живое. Сотворил, и пусть оно себе гуляет; дальше уж авторское дело - сторона.