Андроник Романов При всем этом феерическом чтиве, как часть классического образования, присутствовали «Размышления» Марка Аврелия, переложение древнегреческих мифов Николая Альбертовича Куна (такой разбавленный концентрат Гомера) и другие книги, которые, по мнению родителей, должны были научить меня думать. Помню подаренную отцом чудесно изданную «Песнь о Гайавате» Лонгфелло. Сильное впечатление. Дальше – поэты. Их было тоже много. Через Вознесенского открыл Пастернака, от него, как по цепочке, добрался до Гумилева, Георгия Иванова и целого Серебряного века. При этом были стихи Сезара Вальехо, Томаса МакГрата, Пьера Ронсара, Уолта Уитмена, Федерико Гарсия Лорки, Леона де Грейфа, Рильке и многих других. Подростком выписывал микрофильмы с книгами футуристов. Хлебниковым болел. Как читатель. Русская классическая проза прилагалась. С удовольствием прочитал «Войну и мир» Толстого летом, когда по школьной программе он был уже пройден. Это всё, так сказать, впечатления детства и юности. Я не пытаюсь казаться начитанным или умным. Боже упаси! Был бы умным, жил бы в олимпийском Сочи, а не в съемной двушке в Кунцево. Все перечисленные мной книги действительно произвели сильное впечатление.
Теперь об осмысленном. Сильное впечатление от «Палаты № 6» Чехова. Повесть, которая поставила на ноги мое мировоззрение. Текст о равноправии противоречивых истин. «Консервный ряд» Джона Стейнбека. На мой взгляд, несправедливо обойденный вниманием роман. Не думаю, что он слабее «Гроздей гнева». До сих пор помню глаза старика-китайца. Дальше так же – ничего оригинального. «Сто лет одиночества» Маркеса и его осенняя тень – «Полковнику никто не пишет». Все, сколько их там – уже не помню – книги Кастанеды о практике курения мексиканских грибов в компании Дона Хуана. «Дублинцы» и последовавший за ним «Улисс» Джеймса Джойса. Люблю Бунина, Борхеса, Фолкнера, Буковски и др.
Дарья Гармоненко