Татьяна Бек "Книжный магазин блестел в бельэтаже ***ой улицы, лампы отбивали теплый свет на высоко взгроможденные стены из книг, живо и резко озаряя заглавия голубых, красных, в золотом обрезе, и запыленных, и погребенных, означенных силою и бессилием, человеческих творений" - так для разбега начинал свою незавершенную рецензию на пушкинского "Годунова" Гоголь. И продолжал: "Толпа густилась и росла. Гром мостовой и экипажей с улицы отзывался дребезжанием в цельных окнах, и, казалось, лампы, книги, люди - все окидывалось легким трепетом, удвоявшим пестроту картины┘"
Ну, точь-в-точь мой любимый магазинчик на ***ой улице - разве что не экипажи, как у Гоголя, а всякие жигули и джипы, и не бельэтаж, а, наоборот, подвал со зловеще могучими стенами. Поговаривают, что в 30-е годы тут располагались лубянские камеры пыток, теперь же гляди - книжные полки, компьютеры, читальные кресла, молодежная кофейня. Налицо гуманистический прогресс, ура! Но вернемся к Гоголю. "Каков Пушкин?" - сказал, быстро поворотившись, новоиспеченный гусарский корнет своему соседу, нетерпеливо разрезывавшему последние листы┘ "Мастерство-то главное, мастерство; посмотрите, посмотрите, как он искусно того┘" - трещал толстенький кубик с веселыми глазками, поворачивая перед глазами своими руку с пригнутыми немного пальцами, как будто бы в ней лежало спелое прозрачное яблоко. "Да с большим, с большим достоинством!" - твердил сухощавый знаток, отправляя разом пол-унции табаку в свое римское табакохранилище".
Внутри гениального наброска окарикатурена и светская болтовня вокруг книжной новинки, отдаленно напоминающая наши нынешние беспрестанные презентации. Правда, встарь на книжных встречах меньше ели и пили - нынче жанры критики и банкета, эссеистики и фуршета синтезировались намертво. Как существует, например, стихопроза, так заматерела в последние годы - предлагаю новый термин - библиотрапеза.
Мне самой часто звонят из вполне культурных организаций с просьбой выступить на премьере остропроблемной книжки, а завершается приглашение подробным меню: вино, дескать, будет красное грузинское, и тарталетки всякие, и фрукты в изобилии. Бывает, готовишься как к докладу, идешь, волнуешься. А чего волноваться-то зря? Как правило, серьезная дискуссия поэта, философа и, скажем, текстолога быстренько прерывается жарким шепотом из смежной залы: "Кончаем, кончаем - к столу┘" Я не ворчу - я констатирую. Сама не раз устные свои трактаты комкала, сама к столам бодро поспешала. О, Марина: она-то столы обеденный и письменный, рабочий и праздный по-цветаевски резко противопоставляла ("Вы - с отрыжками, я - с книжками, / с трюфелем, я - с грифелем, / вы с оливками, я - с рифмами,/ с пикулем, я - с дактилем") - Боже, ну что за максималистская архаика!
А еще в зарисовке Гоголя есть одно наиактуальнейшее место - про связь мастерства и достоинства автора с выгодою торговца. Итак, снова цитирую: "А самое-то сочинение действительно ли чувствительно написано?" - с смиренным видом заикнулся вошедший сенатский рябчик. "И, конечно, чувствительно! - подхватил книгопродавец, кинув убийственный взгляд на его истертую шинель: - Если бы не чувствительно, то не разобрали бы 400 экземпляров в два часа!" Между тем лица беспрестанно менялись, выходя с довольною миною и с книжкою в руках".
Этот фрагмент слегка устарел. Живи Пушкин сегодня и устрой он презентацию драмы или поэмы - не уверена, что тираж раскупили бы столь быстро. Художественный уровень текста и богатая выручка за полтора с гаком столетия вошли во взаимоотношенья, противоположные тем, что намечены у Николая Васильевича. Впрочем, и у него - скорее ироническая мечта, нежели синхронная автору явь┘ Но уж нынче - оно окончательно: чем хуже, тем лучше, чем ниже, тем выше, чем жиже, тем гуще.
Недавно в "Литературной газете" был опубликован список из 50 поэтических книг, он же - рейтинг их раскупаемости в центральных столичных магазинах за минувший год. Очень характерно. Впереди - Э.Асадов и А.Дементьев, ближе к самому концу - Г.Русаков и О.Чухонцев. Для мало-мальски сведущих комментарий излишен.
Короче говоря, заглянувши в хорошую книжную лавку, советую вам, верные (как сказал бы Гоголь, "в истертых шинелях") друзья подлинной словесности, сразу же направляться в углы пустые, немноголюдные. Там, покопавшись, можно найти нераспроданные, погребенные шедевры, что в переводе с французского (chef-d,oevre) означает "венец творенья". В то время как в местах возбужденного народоскопления идет "успешная-с выручка денег" при распродаже всяческих бестселлеров, что в переводе с английского означает вовсе инакое: best - лучше всего; seller - продаваться. Иногда шедевр, в порядке исключения, оказывается бестселлером, но это такая же редчайшая редкость, как если добропорядочно душевный человек делает успешную карьеру┘
