Евгений Лесин Октябрь. № 6, 2006.
Июньский номер «Октября» открывается романом Вацлава Михальского «Храм Согласия». «Третий год жили Мария и Антуан вместе и не спали в одной постели лишь тогда, когда Антуан улетал в командировки. В такие ночи Мария бережно обнимала его подушку и иногда нашептывала в нее что-нибудь нежное...» Продолжение следует.
Кроме того, в журнале напечатаны стихи Вадима Жука: «А у ней, у азиатки, / Под футболкой два нуля, / Да и дни ее несладки / В добывании рубля. / В карих бритвенных разрезах / Лишь тоска, тоска, тоска, / Ей невнятны интересы / «Спартака» и ЦСКА, / Президент, единороссы, / Сносы зданий, вынос тел, / Наши вечные вопросы... / А чего бы ты хотел? / А представь себя в Пхеньяне, / Вот бы ты бы там бы жил? / Ты бы на себя по пьяни / Вовсе руки наложил...» Смешно и трогательно.
Еще я бы отметил два цикла рассказов. Алексея Лукьянова (за опубликованную в том же «Октябре» повесть «Спаситель Петрограда» он стал недавно обладателем Новой Пушкинской премии). И Бориса Евсеева. Автора нескольких книг стихов и прозы, лауреата целого ряда премий, нашего постоянного автора. Пишет он густо и сочно, никакой акварели, сплошное масло. Сплошная плоть. И плоти много.
Женщина говорит мужчине: у меня сзади овечий хвостик. «Он, досадуя на эту нескончаемую речевую чушь, грубовато развернул ее к себе спиной. И тут же рассмеялся: ничего, кроме великолепно вылепленных ягодиц, он не увидел». Я же говорю – плоть. А хвостик тоже неспроста. «Ее муж был странным человеком. В контракте он больше всего беспокоился об овцах, об их честном – в случае чего – разделе. Однако самым странным условием для нее было: не возвращаться после его смерти в Россию, остаться в Зеландии и через два года – правда, лишь по обоюдному согласию – выйти замуж за его младшего брата Николаса. – Но вы не думайте! Он не самодур и не извращенец какой-то...»
И далее, чтоб уж совсем убедить читателя в отсутствии извращений и самодурства, лирика: «Она бегала на четвереньках и блеяла овцой, он гладил ее по-мальчишески остриженную голову и тихо покусывал плотную прозрачную кожу предплечий». Может, все-таки был хвост?
Что до Лукьянова, то у него уже не плоть, а механизмы. Конструкции. Гремучая смесь раннего Пелевина и позднего Сорокина. «Батя улыбнулся в бороду, налил чаю, бросил туда дольку лимона и, похрустывая ванильным сухариком, поблагодарил архангела: – Слава Мне, все хорошо. Думаю, получилось здорово. – Посмотреть можно? – Элегантно отправив в рот тарталетку, Сатанаил пригубил из фужера золотого анжуйского и посмотрел на Отца». Архангела, кстати, Михеем зовут. Смешно и трогательно. Если б не другие – куда более жесткие – рассказы, сравнил бы его с Жаном Эффелем. Но не буду: карикатуры на Господа рисовал, ну его.
