Стыдно быть мужчиной

– СПб.: Свое издательство, 2013. – 314 с.

Жили-были Женька, Лялька, Феликс, Автор и прототипы Женьки, Ляльки, Феликса и Автора. Между всеми этими людьми, реальными и вымышленными, существовали довольно простые взаимоотношения, но в основном они занимались рефлексией. В промежутках между рефлексией они любили депрессить, читать чужие письма, злословить и трахаться, иногда также ездили, например, в Италию. Женька и Феликс встречались, но любить друг друга ужасно боялись, чтобы ненароком не продешевить или не потерять свою свободу. При этом в недостатке любви они обвиняли друг дружку.

Итак, Анна Голубкова (Сапегина) написала роман. И вполне ожидаемо, что читателями и критиками этого романа становимся мы: я, Пермяков, скажем, Тучков, кто-то еще – в общем, люди в списке из 50 человек, которые с большим или меньшим интересом следят за литературной жизнью Москвы. Под словом «Москва» при этом имеется в виду то ли книжный магазин «Билингва», то ли собственная френдлента. Почему я на этом концентрирую внимание? Это очень важный момент – дело в том, что без контекста книга кое-что теряет, и вот почему.

У героев есть реальные прототипы. И мы можем (это в наших силах) подозревать, кто они. Особенно интересно, кто выведен под именем Феликса, этого сомнительного мужчинки с нарциссическим комплексом. И у меня, разумеется, есть свои соображения на этот счет. Возможность заниматься инсинуациями представляется потому, что мы знаем Анну Голубкову... мы читаем ее ЖЖ.

Теперь понятно?

Главный вопрос в том, интересен ли роман без контекста ЖЖ Анны Голубковой и ее жизни. И я, кстати, думаю, что – да. Знаете почему? У этого текста автор – не умер. У всей литературы он умер, а у Голубковой – нет. Но он притворяется мертвым. Притворяется пустой функцией, персонажем. Но так притворяется, чтобы мы поняли, что он притворяется, а на самом деле – жив.

Если бы он не притворялся, а просто был жив, это было бы, наверное, старо. А если бы он был мертв, читать стало бы неинтересно. Никто не хочет фикшн. Не надо напрасно отнимать у нас время. Раз автор умер, к нему нет доверия. Фикшн была интересна, пока за ней предполагалась какая-то реальность, если не персонажей, то автора. Его мысли, его сокровенное. Если сокровенного нет, то нам тем более неинтересно. Раз сокровенного нет – будем читать мемуары. Отсюда в недавнем прошлом громадный рост интереса читающих людей к мемуарной прозе. Читаем либо френдленту, либо мемуары. А роман Анны Голубковой – это как бы текст, который притворяется, что он не мемуары. Там постоянно встречаются пассажи, призванные напомнить, что герои – не настоящие, что автор ими крутит, как хочет, но чем больше он настаивает (настойчивость подозрительна), тем меньше ему верится и тем живее и герои, и сам автор. Не важно, что мы точно не знаем, живые они или нет. Но раз автор своим текстом притворяется, то, наверное, хочет что-то нам открыть, кого-то показать. Значит, ему есть ради чего притворяться. Какие-то истины он хочет нам донести.

И действительно, Анна хочет нам донести истины, а именно – о неутешительной мужской природе. Причем не мужчин вообще, а небитых мальчиков из интеллигентской среды. Мужская природа такова, что в наше время ее надо стыдиться в приличном обществе. Мужчиной быть стыдно. Нужно быть немного женщиной. Женщина сегодня больше мужик, чем сам мужчина. Чтобы добавить себе мужественности, надо учиться у женщин. Не у матерей, а именно у «половых партнерш».

Женька мужественнее Феликса, а Феликс женственнее Женьки.

А так оно и обстоит на самом деле, оглянитесь по сторонам. Самые мужественные мужчины в среде интеллигентов – это геи. Они и сапогом заехать могут, и думают своей головой, а главное – преодолевают этот глубокий инфантилизм, из-за которого каждый почти взрослый мужчина – это маленький недолюбленный или перелюбленный мамой мальчик, который продолжает искать сиську, чтобы к ней припасть. Я как натурал завидую этой гейской (а также женской) мужественности, которая у меня почти отсутствует. Герой романа – Феликс – своих взаимоотношениях с женщинами ужасно похож на меня, и я уверен, что все читатели романа из числа интеллигентных мальчиков для битья узнают в нем себя.

Насчет Женьки могу только сказать, что она – молодец. Но все это сходство и молодечество хорошо до определенного момента. Дочитав до конца, я поразился, какое чудовищное отсутствие эмпатии присуще и персонажам, и «прототипу Автора». Любить друг друга Феликс и Женька не могут вовсе не потому, что Феликс такой ужасный любовник и черствый человек. Черствость здесь обоюдна, только Женька ее за собой не замечает. Если приглядеться, окажется, что Феликс ей вовсе не интересен, хоть она и влезает в его почтовый ящик. Мы про Феликса – чем он горит, что его движет – ничего, в сущности, не узнаем, поскольку и Женька ничего не знает, кроме того, что касается половой жизни Феликса. При этом она любит порассуждать о личности да об индивидуальности. Однако все, что она видит в Феликсе (и все, чем Феликс себя выражает в романе), – это отношения с противоположным полом. Под личностью здесь понимается особая, очень сложно устроенная тактика пикапа. Все остальное упоминается настолько вскользь, что ясно – это вообще не важно. Феликс пишет какие-то статейки, но мы ничего не знаем про них: до фонаря, чем он там занимается. Человек здесь редуцирован до технологий привлечения самок/самцов и последующего спаривания, а также всего комплекса сопутствующих этот процесс иллюзий. И оценивается Феликс тоже по успешности в этих технологиях и соответствию этим иллюзиям. Будто это все, больше ничего нет в жизни. И какая там может быть любовь? Любовь – это действие, это усилие, это участие.

Конечно, такая ситуация обусловлена жанром: роман именно об отношениях двух людей. Но персонажей из-за этого становится жаль. Им, особенно Женьке, в этой жанровой ловушке тесно и тяжело. В аннотации к роману сказано, что книга якобы «подрывает семейные устои и разрушает традиционные модели межполового общения, а также содержит крайне неуважительные высказывания по отношению к патриархальному способу мышлениия». Все это – вранье. Книга не подрывает семейных устоев, так как о семьях тут почти ничего не сказано, кроме вполне традиционного «брак – это добровольное рабство бла-бла-бла». Не показано ни одной семьи. Родители Женьки, Ляльки, Феликса и прототипа Автора практически отсутствуют. Например, сказано, что Феликс новогодние праздники проводит с мамой. Это не подорвало мои семейные устои.

Семейные устои в нашей стране вообще крайне трудно подорвать, потому что никаких семейных устоев и патриархальных ценностей у нас просто нет. Это ценности, давно утраченные, заново привнесенные и насаждаемые, но как устоявшейся данности их нет. Они являются ноу-хау.

Что касается межполового общения, то мои модели межполового общения никоим образом не разрушены, а, наоборот, подтверждены этим романом. Именно такие модели уже давно стали традиционными в той среде, в которой только и найдутся читатели романа. А то, что какие-то общие места из русского извода феминизма преподносятся как удивительные открытия, можно списать разве что на потрясающую наивность главной героини, которая в силу своей девичьей романтичности вынуждена их заново переоткрывать. Другой вопрос – то, что вся эта проблематика плохо актуализирована в нашем сознании и мы по школьной привычке действуем в системе ценностей тургеневских персонажей. Здесь роман выполняет важную работу: «будит» сознание, вынося эту проблематику снова на первый план.

Понравился ли мне роман (если это кого-то интересует)? Да, понравился. Обычно современную прозу пишут барочно, развестисто, многословно. А если пишут просто, то получается глупо. А роман «Постмодернисткая любовь» написан просто и ясно, и написан человеком неглупым. Этого мне в современной прозе и не хватает.