Теорема без доказательств

А что если взглянуть на сюжет «Мастера и Маргариты» глазами Ивана Бездомного? Кадр из телесериала «Мастер и Маргарита». 2005

Книга избранных эссе поэта Максима Лаврентьева, едва выйдя из печати, уже вызвала нешуточную полемику в окололитературных блогах. Полено в костер спора подбросила ставшая несколько лет назад полностью сетевым изданием «Литературная Россия» 13.06.25, опубликовав рецензию петербуржца Геннадия Мурикова. Рецензент ставит в вину автору недостаточное знание творчества Андрея Белого. При этом сам критический отзыв бьет мимо цели. А между тем, перефразируя Лаврентьева, его и впрямь есть за что покритиковать. И это вовсе не какие-то фактологические ошибки, которых в тексте как раз и нет, а нечто более серьезное – доказательный метод.

Взять хотя бы вступление, где Лаврентьев в обоснование своей гипотезы о возможности предчувствия людьми вообще и поэтами в частности их собственной смерти приводит высказывания солдат – ветеранов Великой Отечественный войны. Дав две обширные цитаты без указания на источник, что для него вообще характерно, дальше автор пишет: «Я привел только два примера из множества, различающихся, естественно, в деталях, но однотипных по существу. А сколько подобных случаев осталось втуне?» Звучит как будто убедительно, но действительно, а сколько? В поисках пресловутого множества я порылся в интернете. И что же? Пару – не больше – соответствующих цитат и впрямь нашел. Где? В публикациях Максима Лаврентьева. Не утверждаю, что автор их выдумал, но остальные почему-то так и остались втуне.

Другой пример – эссе «Тоска под сердцем», посвященное теме предчувствия смерти в произведениях русских прозаиков. Разобраны рассказ Шукшина «Как помирал старик», повести Зощенко «Мудрость» и Гоголя «Шинель». Причем разбор «Шинели» попахивает небольшой сенсацией в гоголеведении. Доверчивому читателю (Лаврентьев называет его «толковым читателем») может показаться, что и тут автором приведено всего лишь три примера из множества. Однако я, читатель вовсе не такой бестолковый и, как видите, недоверчивый, сколько ни напрягал память, ничего больше вспомнить не смог. Этими тремя тема и ограничивается, а вернее будет сказать – исчерпывается, чего, пожалуй, недостаточно для серьезного литературоведческого открытия.

Вообще Максим Лаврентьев увлекается тройками. В эссе «Третье лицо единственного числа» он говорит о предсмертной метаморфозе в стихах Веневитинова, Вагинова и Введенского. Действительно, в последних стихах этих поэтов местоимение «я» заменяется местоимением «он». Но вот достаточно ли и тут всего трех примеров для следующего глобального вывода: «На пороге смерти все чрезвычайно тонкое и сверхчувствительное существо поэта бывает охвачено предощущением чего-то неотвратимого. Каждый выражает это состояние по-своему, соответственно особенностям личности и творческому масштабу. Но иногда в предсмертных стихах разных авторов проявляются общие черты, фиксирующие начало финальной метаморфозы. Субъект становится объектом – вместо «я» появляется «он»?

Максим Лаврентьев. Мастер и Маргарита мертвы. Избранные эссе о загадках литературы.– М.: Ruinaissance, 2025. – 208 с.

Конечно, о книге не стоило и говорить, если бы кроме вышеприведенных мест, вызывающих сомнения и вопросы, в ней не было ничего достойного. Автор, человек начитанный и образованный, легко, словно по памяти, оперирует многочисленным цитатами, пишет с неподдельным интересом к теме и если где-то чересчур увлекается в попытке доказать недоказуемое, то и тут ему не изменяет чувство языка и стиля, благодаря чему мозаичный сборник эссе читается в один присест, от начала и до конца. Остроумные главы «Жить, как говорится, хорошо!» (о цитате из Маяковского в «Кавказской пленнице» Гайдая) и «Накось выкуси» (о гастрономической «магии» и ее разоблачении в «Мастере и Маргарите»), несомненно, доставят будущему читателю книги радость от знакомства с добротной эссеистикой.

Хочется думать, что поэт неспроста поместил в книгу о загадках литературы небольшую главу о прозаике Сергее Есине. Вот цитата из нее: «Полагаю, в то же самое время, когда я изучал его, он со своей стороны тоже исподволь присматривался ко мне. И разглядел то общее, что было в нас, – тягу к театрализации жизни, к мистификации, к той божественной игре, о которой говорит Бхагавад-гита…»

В предисловии издатель книги Павел Лукьянов пишет, что автор разыгрывает перед читателем моноспектакль, в котором исполняет заглавную роль таинственного Пророка. Действительно, творящий в диапазоне от мистики до мистификации Максим Лаврентьев – замечает он это за собой или нет – сам давно уже стал литературной загадкой.