«Звук падения» напоминает головоломку-пазл, кусочки которой перемешались, а то и потерялись. Кадр из фильма
В российский прокат выходит «Звук падения» – фильм немецкого режиссера Маши Шилински, завоевавший Приз жюри Каннского кинофестиваля. Эпическое полотно, осмысляющее весь XX век через четырех главных героинь, девочек, в разное время своего детства или юности обитающих на одной и той же ферме в регионе Альтмарк. Несмотря на стремительную смену эпох, их судьбы оказываются причудливо переплетены, повторяют одна другую – все они несут общую травму, как личную, так и относящуюся ко всему столетию.
Строгая семья встречает на ферме канун Первой мировой – ангелоподобная девочка Альма развлекается тем, что вместе с сестрами разыгрывает прислугу (первое падение – из-за приколоченных к полу башмаков), подглядывает за взрослыми, которые порой ведут себя странно и необъяснимо, и пытается осознать собственное место в этом маленьком мирке.
Альму назвали в честь умершей сестры, с которой они похожи как две капли воды и которая застыла в посмертной неестественной позе на фото-дагерротипе; в нее живую Альму переодевают по праздничным дням.
Еще до Альмы зритель знакомится с Эрикой – она живет уже во время Второй мировой и бродит по дому с подвязанной ногой и костылями, подражая лежащему в одной из комнат безногому мужчине. Его скромная обитель увешана рисунками с изображением культи, и, думая, что он спит, девочка украдкой разглядывает ампутированную часть тела. Как это все случилось и как связаны Альма и Эрика, станет понятно из последующих обрывочных сцен и эпизодов.
Эти последующие эпизоды повествуют о растущей в 1980-е в ГДР племяннице Эрики, Ангелике, бунтарке, жаждущей свободы, задыхающейся в сумрачном и тревожном молчании своей матери, флиртующей с кузеном и дядей, до поры до времени не подозревающей, какое зло бродит рядом.
И наконец, наши дни: здесь две сестры, Нелли и Ленка, проводят лето с родителями на все той же, но уже порядком заброшенной ферме. Все кончится очередным звуком падения, которое закольцует многослойную историю и свяжет начало века с его концом.
Нелинейное повествование перескакивает с десятилетия на десятилетие, картинка выглядит и как импрессионистское полотно, и как затертый фотоснимок – не сразу удается углядеть, что происходит, но постепенно на этой пленке, смонтированной настолько продуманно, что кажется случайной, начинают проступать истории главных героинь. Разбросанных по веку войн – мировых и локальных, социальных и гендерных.
Меняются времена и уклады семей, строгость и мнимая застегнутость на все пуговицы уступает место все большей и большей свободе, как внешней, так и внутренней. Но кто-то все равно остается за бортом, поколение за поколением пронося древнюю боль рода человеческого. И нет лучшей декорации, чем неизменная и не подверженная течению времени удаленная ферма, своего рода вакуум, существующий для пущей наглядности.
Каждая линия – конец невинности на фоне очередного конца света. В пространстве фермы почти не слышны отголоски происходящего во внешнем мире, но доносящееся эхо тоже достаточно разрушительно и губительно. Кто-то раз и навсегда разучится радоваться, оставив улыбку как защитную реакцию, другие будто бы начнут смутно вспоминать свои и чужие прошлые жизни, следуя созданным не ими паттернам.
Шилински ни о чем не говорит напрямую – разве что в иногда разбивающих пространный нарратив закадровых репликах можно услышать полезную информацию – и оставляет подсказки, хотя еще больше «Звук падения» напоминает головоломку-пазл, кусочки которой перемешались, а то и потерялись. Найти подходящие друг другу фрагменты непросто, зато совпадения получаются тонкими и точными, все концы сведены друг с другом.
Впрочем, искупающего финала нет. На то круг и замкнутый, от падения к падению – и выйти из него пока не получается. Мир, за столетие перевернувшийся с ног на голову, цепляется за самые устойчивые, они же самые порочные, якоря.
Есть, однако, и еще одна вечная опора, на которую приходится львиная доля веса всей конструкции. Это, если судить по фильму, женщина. «Звук падения» – тихий с точки зрения и визуального ряда, и ритма, и композиции, но все же манифест.

