Переезжать не собираюсь

Отец и сын – Виктор и Денис Драгунские. Фото из личного архива семьи

Денис Драгунский родился в семье известного детского писателя Виктора Драгунского и стал прототипом героя «Денискиных рассказов». О том, как это быть героем книг отца, о яркой памяти ощущений, об отношениях с родителями, о секретах писательского мастерства и многом другом Денис ДРАГУНСКИЙ побеседовал с Марианной ВЛАСОВОЙ.

– Денис Викторович, почему вы решились написать книгу «Подлинная жизнь Дениса Кораблева» – надоели расспросы, как же было на самом деле то, о чем рассказано в книге Виктора Драгунского «Денискины рассказы»? И, видимо, до такой степени, что вы решили поведать все в подробностях, что не уместилось в одной книге, и скорее всего будет вторая...

– Вторая будет и, может, будет и такая – «Подлинная жизнь Дениса Кораблева. Дополнения и поправки к первому тому». Что-то было вырезано при подготовке, а что-то забыто; будет много оживших в памяти ситуаций из юношеской жизни. Книга эта родилась под влиянием двух моментов. Во-первых, из ответов на вопросы со встреч с маленькими читателями и их родителями. Помимо моих собственных творческих вечеров меня приглашают в школы как героя «Денискиных рассказов». Дети спрашивают: «А это было? Как вы жили? Какой был велосипед?» В 2013 году, к 100-летию со дня рождения моего отца, вышла книга «Виктор Драгунский и Денис Драгунский «Денискины рассказы: о том, как все было на самом деле», где я вспоминал на полтора печатных листа о своем детстве. Во-вторых, и для меня это самое важное – я хотел разобраться в моей двойной внутренней жизни. Понять, как и насколько повлиял литературный Дениска Кораблев на реального Дениса Драгунского. Я долго думал, как ее скомпоновать...

­­– ­Компоновка получилась нетрадиционная, нехронологическая.

– Да, я пытался сочетать темы и хронологию. Мне было неинтересно делать имитацию дневника.

­– Нельзя сказать, что это мемуары.

– Так или иначе, это рассказ о себе. Автобиографическая проза. У меня была идея сделать мемуары по алфавиту, но, может быть, в следующий раз.

– Эта книга – дань отцу, но все-таки вы – отдельная творческая личность. Не боялись ли вы попасть в тень своего отца, берясь за книгу?

– Нет, поскольку отец писал свои рассказы все-таки обо мне. И моя книга о моих взаимоотношениях с отцом, его творчеством.

– Ваша книга является свидетельством времени, ведь родители всегда брали вас с собой и погружали в окружающий круг общения с очень разными людьми, культовыми личностями того времени.

– Мне очень повезло. С самого начала своей жизни я жил в плотной атмосфере людей творчества, искусства – людей 60-х годов. Юрий Нагибин, Белла Ахмадулина, Юрий Трифонов, Эльдар Рязанов, Михаил Матусовский, Владимир Тендряков, Мила Давидович, Алексей Файко. На периферии моего детского зрения мелькали Леонид Утесов, Александр Твардовский, Константин Симонов, Евгений Евтушенко... В детстве у меня был с Евтушенко хороший разговор – он ехал к Павлу Антокольскому читать свои стихи, и я ему показал дорогу к даче старого поэта. Евтушенко сказал: «Вот я – здоровый парень, но у меня поджилки трясутся, я очень волнуюсь». На что я: «Ничего, дядя Павлик добрый, все будет хорошо».

– Вашу книгу читаешь и поражаешься сверхспособности – удерживать в памяти события вплоть до малейших мелочей. Это же не записки, вы были совсем маленький для них.

– Все моя память. Я забываю, куда я очки положу, но то, что было в детстве, осталось, иногда я сам удивляюсь яркости воспоминаний – и кусты малины на даче, и малиновые ковры по мраморным лестницам, латунные шпильки, которыми они прикреплялись, поручни. Острая память ощущений, запахов... Помню себя с трех лет. Когда я писал книгу, я даже боялся, что увлекусь – и получится Марсель Пруст на шесть томов.

– И как вы побороли это?

– У меня сильная дисциплина краткописания.

– Почему по ходу повествования вы обращаетесь к читателю с фразами типа: «Да вам это не нужно. Давайте поедем дальше»?

– Боюсь увязнуть в деталях.

– Зачем вы в этом признаетесь?

– Люблю разговаривать с читателем.

– А читатель отвечает?

– Когда как, иногда выдает замечания, потому что ему хочется просто поговорить.

– Ваша книга «Фабрика прозы» очень неоднородная. У меня сложилось ощущение, что вы как будто специально бывали в разных местах, чтобы написать эту книгу.

– Так и бывает. Утром я встаю, делаю зарядку, завтракаю, и мне может прийти в голову что-нибудь бытовое, и я это запишу. Потом я сажусь за стол, и мне приходят мысли о литературе, а за обедом я почитаю и захочу сделать выписку, обсудить это с самим собой. Могу пойти в гости, услышать что-то по телефону. Я, как и всякий человек, только не все это осознают, живу в нескольких измерениях.

– Читая «Фабрику...», поймала себя на мысли, что воспринимаю ее как «Декамерон», эдакий сборник кратких историй обо всем. Как вы предполагали, читатели будут ее читать?

– Поскольку я с моими читателями знаком давно, с 2009 года, то я думал, что им будет интересно узнать, как их друг-писатель думает про литературу. Этот жанр «кусочного письма» японцы называют «дзуйхицу», что в переводе значит «вслед за кистью». Есть знаменитые «Записки у изголовья» Сэй Сёнагон, или «Записки от скуки» Ёсиды Кэнко, или «Опавшие листья» Василия Розанова, и вообще дневники. Например, я люблю «Дневники» Корнея Чуковского, где он вспоминает то про какие-то встречи, то про литературу, про политику, так и здесь мозаичное письмо, которое объединено общим отношением к жизни.

– Книга выстроена как дневник, хронологично. Не было желания составить это тематически?

– Но это и есть дневник! Нет, тематически это напоминало бы советские антологии типа «Ленин об искусстве, о Горьком, о сельском хозяйстве». Литература – естественное явление, она – часть нашей жизни. Что такое рассказ? Рассказ человека. А дневник – тоже реальность, человек что-то записывает. Роман – это тоже рассказ. А представить себе тематическое построение, получится псевдофилософский трактат... Но я-то думал, что вы предлагаете это реорганизовать, чтобы превратить литературный дневник в учебник прозы, про сюжет, про то, как надо писать.

– Мне кажется, «Фабрика...» глубже, чем просто учебник литературы. Помните, лет пять назад мы с вами говорили и сетовали, что издается мало рассказов. Тогда мы пытались понять, почему люди так любят большие романы. Сейчас ситуация изменилась, кажется, рассказы наконец заинтересовали читателя. Что изменилось в нашей жизни?

– Если люди и начали любить рассказы, то слегка, в отдельных случаях. А в общем и целом все так и осталось, настоящий массовый успех у читателей получают романы о том, что одинаково волнует всех, или о том, что модно. Если говорить о сборниках рассказов, то пока они рассчитаны на довольно узкую аудиторию. Если твой тираж 3 тысячи экземпляров, ну хорошо, 5, 10 тысяч – ты объективно пишешь для узкого круга людей, которые так или иначе прикосновенны к литературе.

– Какую писательскую нишу вы занимаете?

– Рассказчик, подкрепленный социальными сетями. У меня десятки тысяч подписчиков, и среди них есть 5–7 тысяч читателей, которые купят книгу. Я пишу для того, чтобы установить диалог сердец, простите уж за такую пышность. Я хочу преодолеть тютчевский парадокс «мысль изреченная есть ложь». Хочу, чтобы мысль была внятно изречена, чтобы она была правдой и чтобы нашла отзвук. Для этого помимо таланта и опыта нужно еще кое-что.

– Что именно?

– В рассказе должно быть пять составляющих: занимательная фабула, оригинальные и вместе с тем социально достоверные характеры героев, интересный антураж, то есть контекст. Нужен хороший и при этом адекватный язык. И, наконец, нужна «телеграмма», то есть «месседж»: зачем это написано, что хотел сказать автор.

– Кстати, про то, что хотел сказать автор... Часто ваши коллеги по цеху на этот вопрос отвечают: «Все, что хотел, то и сказал. Читайте мою книгу, все там»... Я все равно прочитаю эту книгу, но хочу услышать краткую формулировку от автора.

– Это жульничество. Значит, они не хотят задумываться, о чем пишут, у них нет того, что Станиславский называл «сверхзадачей». Не просто изобразить старичка с палочкой или красавицу, а с помощью этого передать какой-то смысл, мысль, идею. А фраза «Сам читай и все поймешь» напоминает речи молодых людей, которые обманывают девушек. Она его спрашивает: «Милый, мы поженимся?». Он отвечает: «Кто нам может помешать?» или «Сама как думаешь?». Он пытается сбить ее с толку, потому что ответа у него нет. Автор всегда может сказать, в чем смысл его рассказа или романа. Если он, конечно, есть. А если нет – начинается виляние.

– Что будет дальше?

– Новая книга рассказов «Смелая женщина до сорока лет».

– Серьезно? Опять «про это»?

– Разумеется! Не все, конечно, но во многом – да. Фраза из рассказа, который дал название книге, звучит так: «Смелая женщина до сорока лет с небольшой грудью – для пожилой супружеской пары».

– Сплошная интрига.

– Это страшноватый рассказ из постапокалиптической серии. Обнищавшие люди куда-то едут выменивать картошку на золотые колечки, которые завернуты в старый глянцевый журнал, и вот они его читают. В этой книге будет две повести в коротких рассказах, условно называю их «сериалы». В двух рассказах действует искусственный интеллект. Буквально на днях я сдал эту книгу в «Редакцию Елены Шубиной».

– Начинали вы с рассказов, попробовали роман, повесть, мемуары, дневник. А драматургией не хотели бы заняться?

– Это одно из моих неисполнившихся желаний. Я начинал с драматургии, но успеха не снискал и свои пьесы выбросил на помойку, так что они не сохранились.

– Их было много?

– Двадцать штук. Но драматургия осталась в моих рассказах, потому что я никогда от автора не объясняю, что герой хотел и что подумал. У меня люди говорят и действуют.

– Действительно, у вас рассказы драматургичные.

– Спасибо! Да, читатели говорят, что мои произведения – просто готовые сценарии, бери и снимай! А когда я показываю их режиссерам и продюсерам, они хмыкают: «Интересно, но нам нужно другое». Но из одного моего рассказа «Дочь военного пенсионера» сделали сериал «Аутсорс» с Иваном Янковским в главной роли, который скоро выйдет. Правда, они написали, что сериал основан не на рассказе, а на повести. Наверное, для солидности!

– Странно. Издатели публикуют рассказы, режиссеры ставят по ним сериалы, но статус рассказа как жанра все еще не слишком высок.

– Ничего страшного. Литература разнообразна, как большой город. Я привык жить на своей улице и переезжать не собираюсь.