Неожиданные ракурсы Парижа

Дэрил Эванс. Полдень. Около 1980.
Фото из каталога выставки

Вряд ли есть второй город на свете, которым бы восхищались так давно и столь многие. «Город-светоч», «столица мира» – как только не называли Париж! И при этом «Париж грязноват. Ну, конечно, малокомфортабелен в сравнении хотя бы с Берлином (страшно сказать, в Латинском квартале отсутствует канализация!), и все же этот город, как никакой, пьянит всякого своей прелестью и приковывает навсегда, – писал Роман Гуль. – Не будем доискиваться, в чем это тончайшее очарование дождливо-дымно-синего Парижа. Я утверждаю только, что это не фантазия, а реальность, которая даже часто помогает вам жить».

В жизни этого мифа, в его постоянном развитии повинны и сами французы. На протяжении стольких веков они задавали моду Европе, давая примеры и того что читать, что слушать, и того, что носить и даже с какими обоями жить.

Сразу две выставки представили в этом году аспекты парижского мифа, переплавляющего в себе множество стилей и культур. Одна из них, в зальцбургском Музее барокко, называлась «Версаль. Сады короля-солнца» и рассказывала о самых знаменитых парках мира.

Еще в XVI веке версальские леса считались местами глухими и малоинтересными. Так что когда в 1661 году Людовик XIV решил перестроить охотничий домик своего отца, мало кто предполагал, что стройка растянется почти на 40 лет, в результате появится важнейший ансамбль барокко, а его автор Андре Ленотр войдет в историю. Людовик, с маниакальной тщательностью следивший за ходом работ, опасался, что потомкам достанется не вся созданная Ленотром красота. Потому он не только сам редактировал «Способы смотреть сады Версаля», но и заказал 24 большеформатных полотна версальских видов. Большинство из них выполнил Жан Котель (1646–1708). Он учился сначала в Париже у отца, затем в Италии, где восемь лет работал копиистом. По возвращении стал миниатюристом Парижской академии, затем королевским художником, портретистом и декоратором дворцов Версаля (хотя потомками Котель ценится прежде всего как миниатюрист).

Завершив полотна для Трианона, Котель выполнил гуашью их точные копии. После французской революции они исчезли почти на два столетия. В Зальцбурге 15 из этих гуашей впервые предстали перед публикой в максимально полном на сегодня виде.

Многое в тех версальских парках, прежде всего фонтаны, исчезли бесследно. Но Котель еще и дополнил пейзажи изображением богов. Вдохновленный Овидием, он изобразил на заднем фоне тех, кто тоже разделял радости от версальских садов, с их поэтикой удовольствия и наслаждения. Аполлон, убивающий змею, Флора, спящая в окружении нимф, зачарованный собственным отражением Нарцисс┘ Лучезарность владельца Версаля дополнялась столь важными для Людовика коннотациями с божественным происхождением его власти.

Миллионы путешественников стремились позднее в Париж за неисчезающим светом «короля-солнца». В ХХ веке путешественников стали теснить мигранты. Африканская диаспора относится к числу крупнейших в Париже. Но выставка Black Paris (она проходит сейчас во франкфуртском Музее мировых культур) рассказывает не только об этнографии, но и о культурной составляющей иммиграции прошлого столетия. Тем более что начало ХХ века прошло для парижского авангарда под знаком африканской культуры. Здесь и выставки сюрреалистов, дадаистов и кубистов, где африканские маски соседствовали с работами Брака и Пикассо, и жизнь парижских кабаре, которую можно определить словом «негрофилия». Одним из героев выставки стала легендарная танцовщица 20-х Жозефина Бейкер, эта «черная Венера», с ее Revue negre. Мода на джаз поразила даже литераторов, оставивших после себя тонны стихов и эссе на новую музыкальную тему. А первый этнографический музей открылся на берегах Сены уже в 1878 году, он был связан с недавно приобретенной французской колонией – Дагомеей (сегодня Бенин; колониальные мифы – особый раздел выставки). Так что массовое нашествие чернокожих ситуайенов в последнюю четверть века парижане встретили уже подготовленными, что подтверждает видеоинсталляция Сильви Блоше «Я и Мы». Мимика, интонации голоса, язык жестов – поразительно, как удается искусству вскрывать этот тайный кабель, соединяющий далекие на первый взгляд феномены.

Сегодня Парижу грозит ответная колонизация, и недавние волнения в пригородах показали, насколько проблемным может иногда оказаться массовый диалог культур. Но французская толерантность (не зря русская эмиграция расцвела именно здесь) вкупе с мультикультурной традицией заставляет верить в то, что все у них получится. Ведь есть еще в конце концов и та самая тайна Парижа, которая вот уже столько веков выделяет город среди мировых метрополий.