Странный привкус поцелуя

Констан Монтальд (Constant Montald). Гнездо. 1893 год.
Фото с официального сайта Кунстфорума

Эротичный и музыкальный, мистический и литературоцентричный – бельгийский символизм явно недооценен широкой публикой, традиционно очарованной французами. В чем дело здесь, сразу и не скажешь – скорее в традиционной ориентации Европы на Париж и парижские моды. Но роль бельгийцев в развитии символистского движения трудно умалить. Не случайно в последнее время им посвящается все больше выставок, а некоторые из художников уже посмертно становятся мировыми звездами.

Собственно, истоки бельгийского символизма восходят к поэзии – к работе Фелисьена Ропса совместно с Феликсом Бракемоном в 1865 году над сборником стихотворений Бодлера, не пропущенным французской цензурой. Ропс стал известен также благодаря своим рисункам на сексуальные темы – его «Порнократия» стала одной из эмблем эпохи. Рисунок неизбежно представлен и на выставке «Поцелуй сфинкса. Символизм в Бельгии», проходящей этой зимой в венском Кунстфоруме.

Всего здесь показано около 150 работ, как живописных, так и скульптурных, отражающих и интерес к спиритуальному, и любовь к ранним голландцам, и связи с прерафаэлитами. Все они так или иначе связаны с высказыванием Жана Мореаса. Тот утверждал, что важнейшее свойство символистского искусства состоит в том, чтобы никогда не зафиксировать определение Идеи или высказать ее напрямую.

Особое место в венской выставке уделено культу Вагнера, чьи произведения в брюссельской опере La Monnaiе регулярно ставили с 1870 года. Почитание Вагнера в художественной среде было столь велико (именно в нем художники видели символистский сплав музыки и образа), что фрагменты его «Кольца нибелунгов» игрались даже в мастерских – например, у Константина Менье 15 марта 1886 года. Потому так много и в Вене произведений, навеянных вагнеровскими образами или служивших основой для декораций к его постановкам. Здесь и посмертный портрет самого композитора кисти Анри литературоцентричный, де Гру из частного собрания, и «Парсифаль» Жана Дельвиля, и скульптурные изображения Брунгильды и Валькирии работы Менье и Гео Вербанка.

Правда, в Вене не показывают «Изольду», рисунок Фернана Кнопфа (1858–1921), художника, практически не известного сегодня в России и ставшего одним из главных героев выставки в австрийской столице. Он любил изображать девушек и смерть. Часто рисовал портреты уже скончавшихся людей – по фотографиям, которые ему предоставляли заказчики. В этих посмертно-благостных изображениях чувствуется и художественная точность, и дыхание потустороннего мира – атмосфера, близкая поэтике символизма.

В последние годы ретроспективы Кнопфа проходят по всему миру. Подобный успех вызван не только повышенным вниманием к авторам, находившимся в тени своих гениальных современников (для поколения Кнопфа тень создавал Джеймс Энсор). На примере персонажей вроде бы второго ряда легче показать, как внутри эпохи работали основные культурные механизмы.

Главным в его творчестве остаются женские портреты. Фемина у него оборачивается сфинксом, явлением священным и чудовищным, чья загадочность смертельна и в то же время неумолима. Кнопф оказывается в кругу излюбленных тем бельгийского символизма. Одним из растиражированных шедевров Кнопфа стало «Голубое крыло» (1894), показанное сейчас и в Вене. Женщина здесь ангел и дьявол одновременно, жрица гипноза и богиня сна. Художник посвятил ей особый алтарь в доме, построенном по собственному проекту в Брюсселе. Женщины из плоти в доме, впрочем, не задерживались: романы Кнопфа длились недолго, семейная жизнь с молодой красавицей Мартой Вормс продлилась три года. Идея оказалась сильнее практики, женщина-вамп из мира фантазии безопаснее реальных людей.

Вена