Игорь Головко ЭТО БЫЛО в начале 70-х годов уже прошлого века. Мы с родителями катались на лыжах в Подмосковье и через старицу Москвы-реки двинулись на остров. И тут увидели фонтан снега, довольно быстро настигавший нас. Потом фонтан превратился в бегущего по пояс в сугробах полковника, поправлявшего сбившуюся на затылок папаху. "Вы начальник санатория "Архангельское"?" - сипя обратился он к отцу. "Я?!" - "Вас вызывает министр обороны".
К тому времени мой отец, полковник Головко Николай Григорьевич, уже несколько лет работал начальником в одном из самых престижных военных санаториев Министерства обороны СССР - знаменитом "Архангельском", что в 30 км к северу от Москвы. Это был во всех смыслах весьма своеобразный санаторий, куда путевку получить было очень и очень непросто. Считался он кардиологическим, а "сердечные" показатели могли быть у любого высокопоставленного военачальника, и отдыхали в "Архангельском" обычно только высшие чины армии. Вместимость его в то время не превышала четырех сотен коек. Два сталинского ампира четырехэтажных спальных корпуса с просторными палатами располагались на отвесном берегу той самой старицы Москвы-реки.
Здесь с ХVII века располагалась усадьба Юсуповых, знатного княжеского рода, прославившегося тем, что один из его членов участвовал в убийстве Распутина. В княжеском доме, который посещали все великие люди времен династии Романовых, останавливался и Пушкин, после чего написал известное стихотворение "К вельможе", прославляющее не только князя Юсупова, но и само это место, быть может, красивейшее в Подмосковье.
Возникновение санатория - игра судьбы. После знаменитого Лейпцигского процесса над Георгием Димитровым, известным болгарским коммунистом, лживо обвиненным фашистами в поджоге Рейхстага, он приехал победителем в Советский Союз. Здесь ему предложили прийти в себя в приспособленной для этой цели бывшей конюшне князя Юсупова, переделанной под небольшой одноэтажный санаторный корпус. Там обычно после революции отдыхали старшие командиры Красной Армии.
Когда Димитрова посетил в "Архангельском" Клим Ворошилов, советский наркомвоенмор, болгарский коммунист с удивлением поинтересовался: "А почему вы не построите в этом чудесном месте настоящий санаторий для красных командиров?" Мысль запала Ворошилову в голову, и он поделился ею со Сталиным. Вождь всех народов веско подытожил: "Хочешь - строй!" Ну, Ворошилов и захотел. Остановил, как тогда было принято, пару-другую эшелонов с раскулаченными и прочими спецпоселенцами, чтобы это строительство организовать. Закончилась стройка в 1939 году возведением упомянутых двух четырехэтажных корпусов на месте юсуповских оранжерей. Позднее в санатории ничего более не возводилось, что очень удивило моего отца, когда в 1968 году его назначили начальником "Архангельского", и он сразу решил, что приложит все силы, чтобы это дело исправить.
После назначения ему выделили две комнаты в маленьком трехкомнатном финском домике-дачке метрах в тридцати от входа в музей, расположенный в самом Юсуповском дворце.
На его счастье, на соседней даче, тут же у входа, жил замминистра обороны по строительству генерал-полковник Александр Николаевич Комаровский (позже - генерал армии). Отец вскоре с ним познакомился и поведал о замыслах по перестройке "Архангельского".
Замыслы отца получили полное одобрение Комаровского, и он пообещал при случае привезти в санаторий министра обороны СССР, члена Политбюро ЦК КПСС Гречко. Только он мог принять решение о таком строительстве. Но именно от отца, по мнению опытного в подобных делах Комаровского, должна была исходить идея перестройки санатория. Мол, инициатива с мест.
Интересна история самого генерала Комаровского. Как-то на строительство Беломорканала должен был приехать с неожиданным (!) визитом сам Иосиф Виссарионович. Каким-то образом руководство строительством об этом узнало и, воспользовавшись тем, что это был выходной день, в страхе разбежалось. Визит ведь должен был оказаться неожиданным. В общем, когда "хозяин" приехал, его встречал и, подробно рассказывая, водил по объектам, каких там были десятки, обычный прораб Комаровский. В итоге вождь, уезжая, мимоходом бросил, указывая на провожающего Комаровского: "Чем вам не начальник строительства?" Ясное дело, что назначение его на эту должность состоялось немедленно.
На момент знакомства с моим отцом у Комаровского было за плечами громадное число - порядка 3000 - отстроенных объектов по всему Советскому Союзу. Так, он возглавлял в начале 50-х годов строительство МГУ на Ленгорах. Случайно в отпуске я познакомился с военным строителем, капитаном, прорабом одной из военных строек, и похвастался, что лично знаю Комаровского. Он мне тогда рассказал, как Комаровский ведет служебные совещания: садится подальше, в последнем ряду зала, и слушает. С трибуны докладывает какой-нибудь полковник - начальник строительства объекта. Вдруг из глубины зала раздается высокий, резкий, пронзительный голос: "Кто это докладывает?" - "Начальник строительства полковник такой-то..." - "Никакой вы не начальник строительства", - обрывает его Комаровский. И все. Считалось, что тот уже снят с должности, не взирая на звания. Ну чем не сталинский сокол.
МИНИСТР РАЗРЕШИТЬ ИЗВОЛИЛИ
Однако вернемся к началу нашего рассказа. Услышав слова полковника-порученца, отец почему-то схватил лыжи в охапку и помчался бегом по глубокому снегу к смотровой площадке санатория, расположенной на крыше столовой, где, по словам полковника, находился министр обороны. Я кинулся следом.
На смотровой площадке стояла большая группа офицеров и генералов, среди которых возвышался маршал Гречко. В нем было около двух метров роста. А рядом с ним совсем малюсенький в сравнении с маршалом размахивал руками и что-то объяснял Комаровский (ростом он был не более метра шестидесяти пяти сантиметров).
Приблизиться к столь большому начальству в те годы было все равно что подлететь близко к солнцу. О Гречко, который тогда переживал пору, м-м-м, очередной молодости, многое рассказывали. Утверждали, что это подвигло его на создание женской учебной группы в Военном институте иностранных языков. Министр даже лично приехал осматривать быстро оснащенный новой техникой и отремонтированный учебный корпус института, где этой группе предстояло учиться, и устроил строителям и командованию института разнос, придираясь буквально ко всему. Одним словом, министр тогда очень молодился, а заодно ощутил вкус к строительному делу.
Так вот, задохнувшись после долгого бега, а ему пришлось преодолеть не менее полутора километров, отец, встав перед маршалом по стойке смирно и преодолевая волнение, доложил: "Полковник Головко, начальник санатория "Архангельское", по вашему приказанию прибыл". "Что это вы так тяжело дышите?" - с намеком на свою еще ого-го силу и стать спросил Гречко. Затем последовал нравоучительный монолог министра по поводу пользы физической культуры и физической подготовки. "Товарищ маршал, - встрял в паузу Комаровский, - ведь полковник Головко у нас мастер спорта". "Мастер? А ну, - обратился он к отцу по-свойски, - спустись-ка здесь на лыжах". И показал на спуск с соседней горки, а он был под 80 градусов и высотой метров в десять. Отец отшутился: "Я мастер, но не по тому виду спорта... По шахматам".
После столь необычно начавшегося знакомства министр выслушал доводы отца по новому обустройству санатория. Временами он кивал и бросал одобрительные реплики, в целом согласился с планом строительства.
На следующий день отец во время очередной прогулки натолкнулся на возбужденного Комаровского. Последний, только завидев отца, радостно заговорил: "Ну что, Николай Григорьевич, все прошло отлично. Министр дал нам карт-бланш. Теперь мы построим пятнадцатиэтажный спальный корпус".
Отец же считал, что с медицинской точки зрения кардиологический санаторий не должен иметь такие высокие здания. Да к тому же он любил "Архангельское" и понимал, что если выстроят эдакую "дуру", то весь архитектурный ансамбль от этого здорово потеряет. Надо было сбить как-то строительный задор Комаровского. Но поймет ли он его логику? Секунду подумав, отец произнес: "А министр сказал, что в спальном корпусе не должно быть более пяти этажей". "Неужели?!" - искренне огорчился Комаровский, привыкший еще со времен Беломорканала и МГУ к масштабным проектам, но отдал указание о строительстве пятиэтажного корпуса.
Когда отец, похохатывая, рассказывал об этом эпизоде, я спросил: "А что, Гречко действительно так сказал?" - "Да нет, конечно". "И ты не боишься, что Комаровский у него спросит?" - испугался я за отца. "А ты думаешь, что кто-то пойдет переспрашивать министра обороны, члена Политбюро, правильно ли он его понял?" - рассмеялся отец.
ФИНИКИ ОТ ШЕХАБА
Посещали "Архангельское" и очень высокие иностранные гости. Меня, как арабиста, естественно, больше всего интересовали те, что приезжали с Ближнего Востока. Так вот, каждую субботу я навещал родителей, и однажды отец сказал: "Сейчас пойдем в гости к Шехабу". - "Какому Шехабу?" - "К министру обороны Ирака. Он сейчас лечится в нашем санатории".
Министр обороны Ирака... Араб... Для человека, который уже почти десять лет как посвятил себя арабистике, которому уже суждено было поучаствовать в арабо-израильской войне 1967 года, это был подарок судьбы. Но ввалиться мне, старлею, к министру обороны казалось неприличным, нарушением правил субординации. "Ты пойдешь к нему не как арабист и военный, - успокоил отец. - Ты посетишь его как мой сын. Я ему уже рассказывал о тебе, и он хочет тебя видеть". Делать было нечего, и, внутренне содрогаясь: субординация - дело серьезное, я пошел за отцом к одному из старых спальных корпусов.
По дороге отец рассказал, что Шехаб приехал в санаторий не с "сердцем", а с какой-то болезнью позвоночника. Перед Советским Союзом он побывал на лечении в Великобритании, но тамошние врачи не сумели ему помочь. Боли в позвоночнике не проходили. Тогда он прилетел в Москву и полежал сначала в госпитале Бурденко, а оттуда его послали в "Архангельское". Надежда была на вновь выстроенный лечебный корпус и бассейн.
Этот бассейн представлял собой удивительное сооружение, так как вода его только на 0,0...01 чего-то не достигала химического состава морской. Соли для его воды поднимались по специальной скважине из рассолов подземного древнего моря, располагавшегося когда-то на этом месте. Даже Гречко, посетив этот бассейн после завершения его строительства, отдал указание построить себе такой же на его государственной даче, расположенной в нескольких километрах от санатория.
Шехаб занимал громадный многокомнатный номер с громоздкой мебелью под старину. Посередине огромного холла стоял очень большой стол темного дерева, обитый зеленым бархатом. На столе лежали карты. Когда мы появились, он вышел из-за стола, очень приветливо нас встретил, предложил чай или кофе на выбор, сигареты, которые мы с отцом почему-то взяли, хотя я после Сирии курить бросил, а Головко-старший вообще никогда в жизни не курил и, как врач, был ярым противником курения. "Портить здоровье, да еще за свои собственные деньги - вдвойне глупо", - обычно приговаривал он. У Шехаба я сразу почувствовал себя как в арабской стране, наслаждаясь хорошо приготовленным кофе, музыкой арабского языка и внимательно наблюдая, как отец пытается курить не куря.
За кофе Шехаб много рассказывал о своих проблемах с позвоночником, о поездке в Великобританию. Но ему явно не хватало женского общества, и он любой разговор сворачивал на эту тему. После приятно проведенного вечера мы пошли прогуляться по темным аллеям юсуповского парка, где на каждом шагу стояли мраморные скульптуры, а на пересечениях аллей - стелы в честь посещения имения царствующими особами, на которых были выгравированы даты посещения и их имена.
На следующий выходной я опять поспешил в "Архангельское" повидаться с Шехабом. Шехаб, отец и я шли липовой аллеей в сопровождении его иракского адъютанта. Сразу заметил, что у министра было на сей раз прямо-таки сверхприподнятое настроение. Нашим врачам удалось сотворить чудо, и боли отступили. Но главное, отец в ответ на его настойчивые просьбы о прикреплении не очень строгой молодой официантки, проконсультировавшись с офицером госбезопасности, курировавшим санаторий, направил к Шехабу соответствующую особу. Так что теперь ему совсем не на что было жаловаться. Вдруг он спросил, резко повернувшись к отцу: "А сколько сейчас больных в санатории?" "Четыреста", - ответил отец. Шехаб тут же подозвал адъютанта и распорядился: "Пятьсот коробок с финиками". Потом пояснил: "Я заказал пятьсот коробок с иракскими финиками в подарок каждому больному и врачу санатория от министра обороны Ирака". И как бы невзначай добавил: "Их привезут на днях на моем самолете". У большого начальства свои причуды. В "Архангельском" это просто бросалось в глаза. Я тут же вспомнил, как один мой друг и прекрасный переводчик-арабист, работавший с Шехабом, рассказывал, что тот дал ему часы, сняв их прямо с руки, и попросил отнести в починку, так как они начали барахлить. Он их взял и, святая простота, занес в первую же попавшуюся часовую мастерскую. Часовщик лишь взглянул на эти часы и сразу замахал руками: "Ни за что не возьму! Они же платиновые!" В общем, долго пришлось походить по Москве, чтобы найти мастера, который взялся бы починить столь дорогие часы.
А финики прилетели уже на следующий день и были розданы по назначению. Таких фиников я никогда не видел ни до, ни после.
