Елена Недошивина
|
|
Лучший вид из гостиничного номера – на горный массив Хибины, располагающийся на Кольском полуострове за полярным кругом. Фото автора |
Проехав Апатиты, расположенные на плоскогорье, мы потратили минут тридцать на то, чтобы доехать до Кировска. Из окна такси город нам понравился: улочки терялись в неровном гористом ландшафте, а фоном служили снежные вершины Хибин.
В первый вечер в номере гостиницы со шторами блэкаут (ночи там уже белесые), я лениво листала странички в интернете об истории города, о его значении и тому подобном. Обычно я пробую слово на язык, и слово «Апатиты» никакого интереса во мне не вызывало. Из школьной программы помнила, что это редкоземельный минерал. И представлялся он мне блестящим, черным, как каменный уголь.
Но вдруг натыкаюсь на статью о минерале неземной красоты, название которого в переводе с греческого языка значит «обман» – апатит. Камень имеет множество разных оттенков: от густо-матово-голубого до прозрачно-переливчатого с масляным блеском. Правда, такого диапазона цвета не найти в Хибинах, только в далеких странах. Породы камня в России скромнее, наподобие невзрачного соловья, прославившегося не ярким оперением, а своим голосом. Оказывается, минерал кормит нашу страну, и не только. Посыпав его на грядку, можно вырастить репку, которой хватит и на Африку.
* * *
На второй день мы должны были встать рано, так как нужно было ехать на другой конец Кольского полуострова, в Кандалакшу. Что там нас ждало, мы и сами не понимали и поэтому очень нервничали. Было пасмурно, но Кандалакшу я полюбила. И слово на языке вертелось, как леденец, с приятным стуком ударяясь о зубы.
По дороге нам пришлось объехать огромное, почти как Байкал, озеро Имандра. В его акватории много необитаемых островков. При саамах (малочисленном финно-угорском народе, коренном народе Северной Европы. – «НГ») все островки имели свое предназначение, как у хорошего хозяина. Один из остров назывался Могильный, там саамы хоронили своих предков. Когда строили мост, связались с саамскими старейшинами с просьбой аккуратно перезахоронить их предков, и согласие было получено.
Новые жители завели свои обряды, и в день свадьбы женихи стали переносить невест через мосты. Рассказывают, одному молодожену недоброжелатели нашептали, что остров, в который вонзила свой каблучок невеста, Могильный. На что тот, недолго думая, сказал: «Все правильно! Хочу прожить с ней до самой могилы».
В 15 км от Кандалакши расположился непростой поселок Лувеньга. На самом берегу из дерева построили огромные буквы с названием местечка. На первую букву Л повесили качели, к которым я изначально неравнодушна, а тут еще и не просто полет, а над Белым морем, вернее над Кандалакшским заливом.
|
|
Лежа на поверхности океана, с замиранием сердца следишь за изменениями неба, полетом чаек и наслаждаешься полным штилем в душе. Фото автора |
Когда мы шли по льду, кое-где уже лед «нарывал» трещинами. Разум мой боялся провалиться под лед, но новое знание объясняло ему: «Не бойся, не утонешь! Ты в гидрокостюме, внутри полно воздуха, который не тонет». Можно было даже попрыгать в опасных местах, и если бы мы были маленькими девочками, то так бы и сделали.
Проводя нас до самого края льда, нас аккуратно уложили на льдину, которую после этого обломили и приподняли. Так мы скатились в воду, как овощи с разделочной доски в бульон.
Мы оказались в утробе Мирового океана. Я была невесома и малоподвижна. Меня укачивал Кандалакшский залив. Я смотрела в небо, о чем всегда мечтала, только на суше не хватало на это времени, а тут лежи себе, покачивайся, лениво отодвигай ногой льдины от себя, ничего не опасаясь. Самой главной заботой было как-то держаться вместе с моей подругой. Но и это было легко, так как мы все время утыкались то головой, то разными частями скафандра друг в дружку. Удивительное состояние, свежий воздух, мерное покачивание, чайки в небе и полный штиль в душе.
Потом были горы. Снежное безмолвие Хибин, где отсутствовала линия хотя бы приблизительного горизонта, и непонятно было, ты уже на небе или еще на земле.
* * *
Следующий день был тоже неплох, только оказался каким-то коротким. Главное воспоминание – заброшенное здание бывшего железнодорожного вокзала. Проезжая в такси, я приметила эти, напоминающие римские, руины с колоннами и арками.
Позже я нашла информацию и о вокзале, и даже о судьбе архитектора, вынужденном застрелиться из-за опасения за собственную жизнь. Правда, проводники удивленно вздымали бровь и спрашивали, где я отыскала эту информацию.
Вокзал был грандиозен, и огромный зал с колоннами, где в праздники местная элита гуляла за накрытыми столами, а со стены на них несся «Девятый вал» Ивана Айвазовского. Арочные проемы, под которыми когда-то проходили с фибровыми чемоданчиками кто победнее, и с кожаными – начальство и, наверное, жулики. И слышался мне там вечно простуженный голос из репродуктора: «Граждане пассажиры, прибытие поезда задерживается». А еще – чуханье вагонеток с апатитом и мамаши с пирожками на перроне...
Если бы было можно полчасика побродить по тому вокзалу мимо бегущих и прогуливающихся людей, вдохнуть запах, а может быть, и попробовать знаменитые на весь город пельмени. Да, все-все в один голос, и даже наши молодые гиды, рассказывали, какой умопомрачительный запах шел из той пельменной на вокзале Хибиногорска, или Кировска. А сейчас там руины, на земле лежат сброшенные капители колонн, почти как в Вечном городе Риме, в Колизее. Везде глыбы слежавшегося снега, украшенные ангелами и демонами стены, сохранившийся барельеф Владимира Ленина. В общем, место для маргиналов, мечтателей, хулиганов и художников.
Долгая дорога домой через Питер, пересадка на Москву. И наконец, пробуждение в спальном вагоне, под громкое: «Утро красит нежным светом / Стены древнего Кремля».
