Алексей Филиппов
Формальный поединок между “Холмсом” и “Оттепелью” закончился если не нокаутом, то уверенной победой по очкам сериала Валерия Тодоровского. Риск был примерно одинаковым: сравнительно историческая “производственная” драма из жизни советских кинематографистов и новая реинкарнация приключений великого сыщика должны были столкнуться с критикой - и они с ней ожидаемо столкнулись. Несоответствие советским реалиям 60-х и странный образ Шерлока Холмса - страшный приговор, но с ним можно жить. Однако “долго и счастливо” можно сказать, пожалуй, только про “Оттепель”.
Бодро и нагло стартовавший, “Холмс” Андрея Кавуна с каждой серией терял кураж: полтора часа затянутых детективных исканий освещались редкими проблесками интересных диалогов или ироничных намеков на то, как родились герои романов Артура Конана Дойля. Холмс, миссис Хадсон, Ирэн Адлер - все они приукрашены или изменены доктором Уотсоном ради литературной увлекательности. Ее-то и не хватает сериалу, чересчур серьезному и мрачному (как говорят авторы, в диккенсовских традициях). Если отсутствие легкости, которая отличает все последние удачные экранизации Конана Дойля, для сериала еще не приговор, то проблемы с исполнением (особенно по технической части) уже вполне на него тянут. Вспышки бойких и любопытно придуманных сцен озаряют темноту телевизионной одноракурсной скуки всего по нескольку раз за серию. Естественные шумы порой резко пропадают, превращая происходящее на экране в непонятный клип под однотипную музыку. В последних сериях вообще началась игра на поле картин категории Б, вылившаяся в средней руки спецэффекты и то пропадающие, то появляющиеся усы Шерлока Холмса.
Помимо славной истории о том, как доктор Уотсон списал великого сыщика, которого все любят, с не очень примечательного, но довольно умного типа, новый “Холмс” отвешивает поклоны и в сторону проблем современности. Богатая на колонии Британия XIX века - неплохая платформа для монолога бывшего военного Шолто (Игорь Скляр) об индусах, которые едут в Лондон на заработки, торгуют на рынках и “режут своих баранов у меня на улице”. Не случайно этот фрагмент хорошо разошелся в Интернете. Говорят даже, что сначала на телеканале “Россия” хотели его вырезать, но потом решили оставить.
У “Холмса” и “Оттепели” удивительно мало общего кроме каких-то просящихся аналогий с сегодняшним днем - проблема традиций (или толерантности) и “оттепельные” настроения. Другое, уже странное совпадение - курящая беременная женщина, которая неумышленно выступает связующим звеном для разных времен и народов.
Детище Валерия Тодоровского удивительно выигрывает в органике, актерском исполнении, монтажной аккуратности. В нем фальшивые сериальные интонации уходят с первыми сериями, а закадровая история вырастает в живописный задник, где есть место для ММКФ, итальянской делегации, Версаче, Канэто Синдо, репрессий, “дела геологов”, полета Гагарина и, конечно, Великой Отечественной войны. Любовная линия тут удивительно трагична: не как в “Холмсе” - на грани запредельной романтики, а на уровне какого-то печального консенсуса, когда прекраснейшее из чувств грозит превратиться в грустную повседневность, всякой романтики лишенную. Есть в этом отзвуки рушащегося идеализма, который постоянно транслировал Егор Мячин (Яценко). При этом женские персонажи прописаны едва ли не лучше мужских. Галерея героинь - от терпеливого второго режиссера Регины Марковны, которая замужем за ветераном войны, оставшимся без ног, до жены режиссера Кривицкого (Ефремов), глуповатой, но властной советской женщины. В этом мире многие решения принимают жены, а видные чиновники с мужественностью, достойной лучшего применения, отстаивают это мнение как свое. Эту схему, скрываемую взрослыми с разной степенью искренности или цинизма, быстро раскрывает дочь Хрусталева - умная и уже познавшая одиночество девочка. “Оттепель”, возможно, дается отчасти и ее глазами - и грустно и смешно, и сладко и противно. Оператор Хрусталев, хоть и отец, но - и гений, и свинья, и трус, и какая-никакая душа компании. Впрочем, почему он гений - большой вопрос, который вполне может раскрыться во втором сезоне сериала, если таковой все-таки снимут.
Конечно, судя по эффектам, которые использует Тодоровский, “Оттепель” - это все же плод коллективной работы - воспоминаний, - коим является и любой фильм. Когда девушка Марьяна впервые выходит на съемочную площадку, движение в кадре замедляется, а звуки сливаются в монотонный пугающий гул. Когда же она прощается с Хрусталевым, он выуживает из памяти избранные фрагменты из их отношений и со съемок фильма.
Избирательность памяти многое расставляет на свои места. Мысли о “Холмсе” Кавуна так или иначе связаны с другими экранизациями или непосредственно текстами Артура Конана Дойля, а “Оттепель” начинает жить своей жизнью, оттолкнувшись от многих параллелей. Трус хуже предателя, но лучше сыщика.
