Новая геометрия нефтяных интересов

В Сингапуре, как и во всем АТР, быстро развивается нефтяная инфраструктура.
Фото Reuters

Владимир Путин подчеркнул важность скорейшего начала строительства ответвления на Китай от нефтепровода Восточная Сибирь – Тихий океан (ВСТО). При этом в нескольких своих последних выступлениях и интервью вице-премьер Игорь Сечин, отвечающий в правительстве за ТЭК, фактически сформулировал новую концепцию развития нефтяной отрасли. Вряд ли заявления премьера и вице-премьера прозвучали случайно. Ведь ВСТО способен кардинально изменить нефтяной рынок АТР.

Ставка на диверсификацию

Сечин призывает страну сделать откровенную ставку на нефть, ее добычу и транспортировку. Аргументы вице-премьера очевидны: нефть – высоколиквидный товар при любой цене; роль нефтегазового сектора в формировании доходной части бюджета велика (около половины); инвестпрограммы компаний ТЭКа вполне могут быть локомотивом экономики – но, пожалуй, впервые изложены последовательно и комплексно.

Многие наблюдатели говорят сегодня о том, что вице-премьер и авторы антикризисной программы правительства противоречат друг другу. На самом деле это не так. Сечин выступает не за консервацию добычи и транспортировки в их нынешнем состоянии, а за их модернизацию, за то, чтобы они (при посредстве инвестпрограмм, разумеется) стали мультипликаторами «нового» роста смежных отраслей и российской экономики в целом.

Основа «внешней» части концепции – диверсификация рынков сбыта нефти. Очевидно, именно в этом контексте стоит рассматривать то, что Сечин выступил против членства России в ОПЕК. В самом деле, Россия – слишком большой и слишком самостоятельный игрок. Это существенно корректирует курс в отношении картеля, преобладавший в последние несколько месяцев. Вот что говорит о диверсификации сам Сечин: «Мы будем развивать новые месторождения, которые будут иметь целью выход на другие рынки сбыта┘ снимать лишний объем с тех традиционных рынков, которые сейчас не позволяют эффективно работать нашим компаниям».

Европейский рынок – надежный, но консервативный – действительно не сможет поглотить российское нефтяное предложение, которое существенно возрастет уже к 2012 году. Спад потребления закончится (возможно, мы уже сегодня – в начале этого процесса), и нефть новых месторождений Восточной Сибири (прежде всего Верхнечонского и Талаканского) будет востребована, прежде всего в Азиатско-Тихоокеанском регионе (АТР).

Рынок будущего

Концепция Сечина опирается на Энергетическую стратегию России до 2020 года. В специальном разделе этого документа «Перспективные внешние рынки» констатируется, что основными партнерами в экономическом сотрудничестве с АТР и Южной Азией останутся Китай, Корея, Япония, Индия, которые являются перспективными рынками сбыта нефти. А доля стран АТР в экспорте российской нефти должна возрасти к 2020 году до 30%. В долгосрочной перспективе потребность в нефти вообще возрастает, и регион АТР в этом отношении лидирует (см. таблицу).

Еще в 2003 году Владимир Путин заявил: «Мы┘ исходим из того, что чем глобальнее будет доступ к российским минеральным ресурсам, тем будет лучше для развития Азиатско-Тихоокеанского региона». Позднее он уточнил: «Россия готова вносить свой вклад в создание новой энергетической конфигурации в АТЭС. Это позволит потребителям энергоресурсов┘ диверсифицировать поставки энергоносителей и, что крайне важно, обеспечить их безопасность». А вот что он сказал в 2004-м: «Прежде всего мы должны исходить из наших национальных интересов, мы должны развивать восточные территории Российской Федерации┘ мы должны планировать и осуществлять там крупные инфраструктурные проекты».

Инфраструктура – вот ключ к Дальнему Востоку и АТР. Инфраструктура в нефтянке – это нефтепроводы, и прежде всего строящаяся труба Восточная Сибирь – Тихий океан.

Принципы нефтепроводной политики

Мне уже приходилось формулировать принципы нефтепроводной политики России. Создадим модель: каковы сегодня идеальные нефтепроводы? Они:

– проходят преимущественно по территории страны или позволяют эффективно влиять на иностранных партнеров;

– находятся в собственности государства или его экономического агента (именно поэтому не были реализованы проект Ангарск–Дацин и Мурманская трубопроводная система – контроль государства не был гарантирован);

– обеспечивают значительные поступления в федеральный бюджет;

– позволяют государству эффективно влиять на экспортную политику добывающих компаний;

– позволяют избежать зависимости от одного потребителя, дают возможность манипулировать сегментами рынка в зависимости от страновых и сезонных потребностей в нефти;

– способствуют укреплению геополитических интересов России в логике «расчетливой геополитики».

Соблюдение этих принципов позволяет России сохранить главное – возможность выбора.

Фактор Поднебесной

Меняет ли эти принципы «фактор Поднебесной» – готовящееся межправительственное соглашение с Китаем в сочетании с 25 млрд. долл., которые Китайский банк развития предоставляет «Транснефти» и «Роснефти» под строительство ответвления от ВСТО в Китай и долгосрочные поставки в эту страну значительных объемов российской нефти?

Думаю, что нет.

Да, Китай – стратегический партнер России в АТР. Китай – лидер роста потребления нефти в регионе АТР и главный (на сегодня) партнер России в реализации ВСТО. В апреле после соблюдения всех необходимых процедур должно начаться сооружение ответвления на Китай от ВСТО, и этот проект с высокой степенью вероятности будет реализован.

Но Китай – претендент на мировое лидерство. КНР не просто откровенно не заинтересована в ВСТО-2, ориентированном на рынок АТР в целом. Одна из очевидных целей китайской элиты – вообще монополизировать поставки восточносибирской нефти, лишив Индию и Корею других возможных потребителей. Россия, де-факто согласившись на подобную монополию, на долгие годы попадет в зависимость от одного, пусть и очень крупного, потребителя. Поэтому очевидная встречная цель России – осуществив строительство ответвления от ВСТО в Китай, гарантировать диверсификацию поставок, исключить возможную зависимость от Поднебесной и реализовать ВСТО-2.

Менеджмент «Транснефти» в реализации «восточного вектора» нефтепроводной геополитики действует в логике национальных интересов. Президент компании Николай Токарев назвал «ложной альтернативой» вопрос о том, «быть ВСТО «прокитайским» или «прояпонским». «ВСТО – проект, если пользоваться такой терминологией, исключительно «пророссийский», – заявил он. По его словам, ВСТО учитывает прежде всего национальные экономические интересы: интересы отечественных недропользователей, соображения экономической целесообразности, возможности расширения влияния России.

Не класть все яйца в одну корзину

Но дело не только в мнимом противостоянии ВСТО-1 и ВСТО-2. Российскую правящую элиту сегодня вновь призывают «окончательно определиться» и с единственным перспективным направлением транспортировки нефти. ВСТО или БТС-2? Азиатско-Тихоокеанский регион или Европа? Козьмино или Усть-Луга? Глава Фонда национальной энергетической безопасности (ФНЭБ) Константин Симонов, например, считает, что «российским властям придется делать геополитический выбор между БТС-2 и ВСТО┘ Ясно, что сырья на обе трубы не хватит». Однако нельзя сводить крупный геополитический вопрос к сырью. Вопрос с сырьем – это прежде всего проблема выполнения обязательств добывающими компаниями. Их геологоразведочные программы, кстати, финансируются государством весьма щедро, о чем напомнил недавно министр природных ресурсов Юрий Трутнев. Кроме того, нефтепровод «Дружба» – изношенный маршрут, и вечно латать его невозможно. БТС-2 – логичная замена «Дружбе». Если рассматривать вопрос именно таким образом, проблем с заполнением обеих труб возникнуть не должно.

Интересы противников ВСТО и БТС-2 носят разнонаправленный характер. Однако в России практически все аргументы «против» сводятся к нескольким соображениям: нефти попросту не хватит на эти проекты, страдающие гигантоманией; надо строить «частные» трубы, и проблемы отпадут сами собой; нефтепроводы экологически опасны; наконец (с недавних пор), во время кризиса не строят. В негативных оценках их используют многие – от местных организаций Компартии и специфических экологических организаций до вполне респектабельных аналитических центров.

Однако в правящей элите необходим консенсус по поводу того, что нельзя класть все яйца в одну корзину. Сооружение и ВСТО, и БТС-2 вытекает именно из логики диверсификации маршрутов как основы нефтепроводной стратегии. Поэтому финансирование строительства этих очевидных долгосрочных инфраструктурных инструментов нефтяной геополитики должно быть гарантировано, несмотря на кризис и изменение ставки LIBOR. Кредит китайских партнеров должен сыграть в этом контексте позитивную роль. Конечно, то, что финансирование идет в значительной степени за счет тарифа (сетевого), «размазывает» расходы на сооружение ВСТО и БТС-2 по нефтяным компаниям – в том числе и по тем, нефть которых по ВСТО не пойдет. Однако это необходимая плата за энергетический суверенитет России.

Фактор США

США в регионе пытаются играть на различных интересах. Но главная цель Америки – поставить под контроль маршруты транспортировки нефти в АТР, прежде всего в Китай. ВСТО изначально свободен от подобного контроля. Это делает США естественным противником Восточного нефтепровода.

КНР заинтересована не просто в удовлетворении потребностей в нефти, но и в диверсификации источников ее поставок (это, кстати, роднит Китай с США). Сегодня основными поставщиками нефти в Китай являются Иран и страны Персидского залива – Саудовская Аравия и Оман, на долю которых приходится чуть менее половины всего экспорта. Практически вся нефть, импортируемая Китаем с Ближнего Востока, ввозится через Малаккский пролив, отделяющий Индонезию от Малайзии. США оказывают значительное влияние на поставки в Китай – и на «арабскую», и на «персидскую» их части, а косвенным образом влияют и на энергетическую безопасность КНР.

Кроме того, Америка ведет большую игру на казахском направлении, стремясь дестабилизировать Синцзян-Уйгурский автономный район Китая и сделать неэффективными поставки по китайско-казахскому нефтепроводу Атасу–Аланьшкоу. Все это создает дополнительные основания для союза Китая и России в нефтепроводной политике.

США и Россия имеют сразу несколько конфликтных точек в сфере нефтяного транзита. Соединенные Штаты противостоят России и по проблеме расширения КТК (американские стратеги полагают, что западные корпорации могли бы консолидировать практически всю казахскую нефть), и по проекту Бургас–Александруполис (Америка делает ставку на турецкие проливы и новый македонский маршрут). Впрочем, в условиях начавшегося потепления в отношениях США и России все это может стать предметом открытого и содержательного диалога.

Позиция российских властей в сфере нефтепроводной стратегии на Дальнем Востоке России и в АТР постоянно детализировалась, но национальные интересы в сочетании с гарантиями потребителям всегда оставались очевидной доминантой.

Сегодня главное – сохранить свободу выбора. Выбора рынков. Выбора партнеров. Выбора маршрутов. Ведь в энергетической сфере это и есть суверенитет.