Поэт равноденствия

КНИГА, конечно же, предназначена только филологам и поэтам. Но поэтам она нужнее. Ведь первые отнесутся к ней полемически, как и положено, тогда как вторые получат полезную и самую полную на сегодня информацию о Константине Случевском - поэте сколь малочитаемом, столь и влекущем своей загадочностью.

Попытки его разгадать всякий раз приносили лишь частный успех, ибо полагались на конечные выводы. Явление же Случевского, поэта-мыслителя, в неудачное для высокой поэзии время второй половины XIX века требует более осторожного и проницательного подхода. С поправкой на то, что прямое или опосредованное влияние его стихов оказывается и на нынешних стихотворцев.

Елена Тахо-Годи как раз старается избегать бесповоротных суждений. Автор в основном лишь систематизирует весь разысканный материал о поэте и только затем, избирательно, проводит его анализ.

Везде видно настойчивое желание расширить контекст, чтобы лучше выяснить каждый факт биографии, каждое стихотворение. Так, история провального литературного дебюта Случевского в "Современнике" благодаря привлечению новых данных из переписки, журнальных публикаций, черновиков выливается в целое досье. Досье на агрессивное непонимание вычурно-таинственных стихов молодого поэта со стороны критиков. Такие удивительные строки, как "ходит ветер избочась..." и "...летали, лбами стукаясь, жуки..." нашли нелепыми.

Подвергнутый осмеянию, Случевский выходит из офицерской службы в отставку и уезжает учиться в Германию. И об этом рассказ настолько развернут, что его вполне можно выделить в исторический очерк - о русском студенчестве в Гейдельберге. Сочетание жанров биографии и научного исследования раздвигает рамки поиска, а предметом его становится вся эпоха, отразившаяся в Случевском.

Читателю так проще разобраться во всем самому. С этим текстом ему предлагается поработать вместе с автором.

Несомненное достоинство книги в том, что везде царит интрига. Подчас весьма закрученная, как в описании сложных отношений Случевского со своим главным литературным покровителем Тургеневым. Соперничество за Наталью Рашет приводит к лицемерию в письмах, главным образом со стороны Тургенева, и взаимному разочарованию друг в друге.

Забавен приведенный отрывок из воспоминаний дочери поэта Александры о том, как обычно сходились русские мыслители, например Случевский и Владимир Соловьев. По сходству взглядов, но на почве рыбалки: "В одной (лодке. - Д.Е.) помещались мой отец с Соловьевым; в другой - все остальное: самовары, купальные костюмы и тоже еда... мы въезжали в тихую реку Россонь, там их лодка и оставалась... К вечеру тем же путем возвращались обратно... рыб у них было обыкновенно меньше, чем мало, и, видимо, отец и Соловьев больше отделялись от всех нас, чтобы на свободе обмениваться мыслями... о религии и философии".

Что же касается разбора поэтики, то главная проблема здесь обозначена в заглавии. Случевский действительно всю жизнь воспитывался на Пушкине, но испытывался - Лермонтовым. Сопоставляя их произведения, Тахо-Годи очень точно характеризует влияние на творчество Случевского двух ключевых фигур русской словесности: "Лермонтовская традиция... не прошла бесследно для Случевского, но она проникала в его творчество почти неосознанно, почти вопреки его собственной воле. Когда же выбор между пушкинской и лермонтовской традициями выходил из области подсознательного, Случевский отдавал предпочтение первой".

На все это можно взглянуть и с другой стороны. Тот modus vivendi, который избрал для себя поэт - семья, успешная карьера, общественное служение, - все же равняется на камер-юнкерство Пушкина и противится фаталистскому блужданию Лермонтова. Кульминация этой верности - в "Песнях из уголка", написанных в сосредоточенном покое жизни в усадьбе. Однако последняя книга стихов "Загробные песни", как и ранние опыты, демонстрирует сильную привязанность к потусторонней музе Лермонтова и Данте. Так что фон для портрета может быть и иным.

Константин Случевский - поэт равноденствующего дара. Подобный генотип поэта воплотился в Федоре Сологубе, в Ходасевиче, в Тарковском... Для всех них эволюции, в смысле глубинных перемен в поэтике, попросту не существует. Их творчество зиждется на постоянном возвращении к себе, открытии в себе равноденствия горнего и дольнего, устойчивости в бытие. Их цель - онтологическая, а не формально поэтическая.

Отсюда нестрогое, но бережное отношение к форме. Стремление ее упростить. "Слова бессильны дать существованье, / Как нет в них также сил на то, чтоб убивать..." - так написал об этом Случевский. "Обо всем в одних стихах не скажешь", переформулировал позднее Ходасевич. А о поэзии самого Случевского лучше всего высказался Брюсов: "В каждом из его стихотворений есть семя поэтического цветка, но не всегда оно зацветает. Но бесформенность стихов Случевского похожа на бесформенность кактуса, она индивидуальна и совершенно отличается от банальной". В данной монографии индивидуальность отдана в жертву разработке темы. А для людей, привыкших думать самостоятельно и желающих узнать о большом поэте, этого вполне достаточно.