Издержки любви

Коняев Н. М. Николай Рубцов. - М.: Молодая гвардия, 2001, 364 с.

ДОБРОСОВЕСТНОСТЬ биографа, как правило, плохо отражается на стиле. Избыток материалов расшатывает композиционную стройность. А уж влюбленность в своего героя и вовсе чревата полным затмением вкуса. Не буду утверждать, что, берясь за жизнеописание, следует быть холодным стилистом с необузданным воображением, но именно этих качеств часто не хватает пишущим для создания увлекательного и глубокого рассказа о выдающемся имяреке, который заметят не только специалисты. Боюсь, по тем же причинам хорошую, профессиональную книгу Коняева прочтут исключительно поклонники творчества Рубцова. Просто личность героя книги полностью поглотила рассказчика.

Тщательно собранные свидетельства знакомых, письма, казенные циркуляры - множество новых и ценных данных позволяют строить повествование на серьезной фактической основе. Правда, драматические отношения Рубцова с Литинститутом и московской пропиской утрачивают ореол легенды. Зато получают реальное подтверждение в документе. Вместо поэта-разгуляя в Рубцове предстает неуравновешенный, робкий человек, пытающийся хоть как-то вписаться в столичную жизнь.

Но за все унижения приходится платить. От автора досталось всем, кто когда-либо обидел поэта и не замел следы. В сухих докладных записках "о безобразном поведении Н.М. Рубцова в общественном месте" обнаруживается столько психологизма, что расследование пустякового случая легко съезжает в обвинительный акт. Что же делать, если "┘обладал Рубцов┘ удивительной способностью раздражать обслуживающий персонал┘ Опытным, натренированным взглядом они сразу различали, что здесь, за столиком в ресторане, Рубцов┘ не свой человек. Эти жиденькие прядки волос, этот заношенный пиджак┘ значит, на нем и можно сорвать накопившееся за день раздражение┘" Так нелепо и вошли в историю официантка Клава, таксистка Акименко, ректор Литинститута Пименов и другие "нехорошие люди".

Не жалует Коняев и чужих мемуаров, например, Астафьева, отыскивая в них бесцеремонности. Многовато лишних страниц посвящено подобным разборам. (Больше доверия оказывается словам внелитературных знакомых и односельчан: "Клюкву он чисто брал - ни одной соринки". В чем сказывается обратная предубежденность.)

Если не обращать внимания на мстительность биографа, то картинки мытарств поэта лишний раз подчеркивают безнадегу социального бытия человека с лирическим даром. И неважно, поэт он или просто пьющий. Так и уехал действительно прекрасный лирик Рубцов из Москвы бомжевать в родную провинцию, хоть его и начали публиковать в толстых журналах.

Естественно, автор упорно ищет соответствий житейским бурям Рубцова в его поэзии. Чувствует он эти переклички тонко (цитаты почти всегда оправданны), но толкует, к сожалению, не без косноязычия и пафоса, безжалостно растворяющего весь авторский пыл. Все, что касается описания, Коняеву удается: детдом, служба на флоте, пустые, пьяные будни общаги, редкие приезды в семью┘ Узнаем, что любимым поэтом Рубцова был Тютчев, а не Есенин, узнаем места и сюжеты творческих командировок, детали рокового романа и много чего еще. Но едва биограф углубляется в анализ: творчества ли, губительного увлечения, как хрупкое строение повести начинает рушиться. Опять же из-за любви┘