Южнокавказский эксперимент Грузии и Армении

Политика Никола Пашиняна носит прагматический характер. Фото Reuters

После распада Советского Союза Южный Кавказ превратился в активную лабораторию политических и социальных трансформаций. Среди стран региона Грузия и Армения демонстрируют два наиболее ярких и концептуально различных подхода к модернизации и построению национальной государственности. Если вектор Тбилиси можно охарактеризовать как курс на «радикальную евроинтеграцию», то Ереван под руководством Никола Пашиняна развивает более интровертную, выверенную и прагматичную модель, воплощенную в концепции «Реальная Армения». Несмотря на общность целей – преодоление советского наследия, борьбу с коррупцией и построение эффективного государства, – их стратегии коренным образом расходятся в нормативных установках, источниках легитимности и геополитическом позиционировании.

Классическая теория модернизации, возникшая в середине XX века, долгое время служила доминирующей парадигмой, объясняющей путь развития для постколониальных и индустриализирующихся обществ. Она утверждала универсальный, линейный характер прогресса, кульминацией которого должно было стать сближение с политико-экономической моделью Запада. Однако главной проблемой этой теории стало неизбежное смешение модернизации с вестернизацией – процессом прямого заимствования и внедрения западных институтов, ценностей и норм. Это часто приводит к тому, что модернизация воспринимается как насильственное имитирование, игнорирующее местные особенности. В результате реформы наталкиваются на сопротивление, а сам процесс начинает ассоциироваться с неоколониализмом, подрывая внутреннюю легитимность преобразований.

Именно в логике классической модернизации, несмотря на ее риски, уверенно действует Грузия. Ее стратегия тесно связана с устремлением к евро-атлантической интеграции, которое было идеологически оформлено еще в 1999 году политиком Зурабом Жванией, заявившим, что «быть грузином – значит быть европейцем». После революции роз 2003 года этот курс стал центральным элементом государственной политики. Однако он эволюционировал в феномен «радикальной европейскости». Это не просто внешнеполитическая цель, а целостная дискурсивная рамка, в которой Европа романтизируется и воспринимается как цивилизационный спаситель, а грузинская национальная идентичность отождествляется с древней европейской принадлежностью. В этой конструкции Европа является одновременно и целью, и средством, а любое отклонение от курса трактуется как измена национальным интересам.

Такой подход обеспечивает стратегическую определенность и служит мощным источником легитимности для внутренних реформ в сфере демократии, прав человека, судебной системы и экономики. Запад выступает как образец и главный оценщик успехов. Однако уязвимость этой модели в ее тотальности и внешней зависимости. Ориентация на Брюссель и Вашингтон как на главные источники легитимности ослабляет внутреннюю политическую субъектность и ведет к отчуждению тех слоев общества, особенно в консервативных и сельских регионах, которые не видят себя в этом романтизированном европейском проекте. Устойчивость грузинской модернизации оказывается в прямой зависимости от внешнего символического капитала.

В отличие от Грузии армянская модель модернизации при Николе Пашиняне, пришедшем к власти в результате бархатной революции 2018 года, носит интроспективный и прагматичный характер. Концепт «Реальной Армении» – это попытка отстраниться как от советского прошлого, так и от часто идеализированного образа исторической родины, поддерживаемого диаспорой. Цель – построение государства, основанного на реальных возможностях и потребностях современной армянской нации, а не на исторических травмах или стремлении соответствовать внешним ожиданиям. Этот проект акцентирует внимание на внутренних проблемах: борьбе с коррупцией и олигархией через меритократию, верховенство права, прозрачность и гражданскую вовлеченность. Он позиционируется как демократическое движение снизу, а не элитарный проект.

Ключевое отличие – геополитический прагматизм. «Реальная Армения» не привязана жестко к одному цивилизационному полюсу. Несмотря на активное развитие отношений с ЕС и даже законодательное инициирование процесса вступления в Евросоюз в марте 2025 года, Армения сохраняет членство в пророссийских структурах – ОДКБ и Евразийском экономическом союзе. В армянском дискурсе Европа не цель, а возможное средство для усиления национального суверенитета. Модернизация здесь сознательно отделяется от цивилизационного самоопределения; приоритет отдается функциональности и эффективности институтов, а не соответствию внешнему идеалу.

Эта гибкость является как силой, позволяя адаптироваться к сложным региональным реалиям, так и слабостью. После Второй карабахской войны 2020 года стратегия балансирования оказалась под ударом, обнажив риски концептуальной неясности и уязвимость от внешней конъюнктуры.

Обе модели, несмотря на различия, сталкиваются с общими вызовами. Во-первых, это элитарный характер преобразований, который затрудняет формирование широкой общественной поддержки. В Грузии идея «радикальной европейскости» может восприниматься как оторванная от повседневных нужд, в Армении проект «Реальная Армения» страдает от дефицита конкретных механизмов реализации. Во-вторых, слабость институциональной инфраструктуры и разрыв между высокими ожиданиями и реальной эффективностью реформ ведут к росту разочарования. В-третьих, модернизация неразрывно связана с геополитической турбулентностью, будь то реакция России на действия Грузии или последствия карабахского конфликта для Армении.

Грузия и Армения предлагают два фундаментально разных ответа на вызовы постсоветской модернизации. Грузинский путь – это движение к внешнему идеалу, предлагающее ясность цели и мощный объединяющий нарратив, но сопряженное с рисками социальной поляризации и внешней зависимости. Армянский путь – это поиск внутренне мотивированной трансформации, основанной на национальном агентстве, прагматизме и гибкости, но чреватый геополитической неопределенностью и необходимостью постоянного маневрирования. Сравнительный анализ этих траекторий позволяет глубже понять фундаментальные вопросы идентичности, легитимности и суверенитета, стоящие перед всем постсоветским пространством, разрывающимся между глобальными амбициями и суровыми локальными реалиями. n