Памяти Виктора Гвоздицкого

Сегодня в Москве прощаются с народным артистом России Виктором Гвоздицким: сначала – отпевание, в час – гражданская панихида в Центре имени Мейерхольда, где Гвоздицкий играл Антонена Арто, потом – похороны на Митинском кладбище.

Безвременная смерть – Виктору Васильевичу Гвоздицкому не было и 55 – 30 сентября был бы «очередной», «молодой» юбилей. Выдающийся актер, уникального дарования. Кто-то сравнил его с великим Михаилом Чеховым – какое-то время Гвоздицкий и вправду шел «по пятам» чеховского репертуара, сыграл Эрика, Хлестакова... Фантастическая органика и какое-то животное чувство профессии, ремесла позволяли ему пренебрегать этими условностями. Он играл Раскольникова, подпольного человека у Достоевского в спектаклях Камы Гинкаса, играл у Левитина, в театре «Эрмитаж» Подколесина, играл Тузенбаха в великих «Трех сестрах» Ефремова. Этот спектакль и воспринят был, и его называли прощальным, хотя сам Ефремов скоро начал репетиции «Сирано де Бержерака» с Сирано–Гвоздицким. Эта прощальность «изрыгалась» прощальным криком – воплем Тузенбаха–Гвоздицкого: «Ир-рр-ри-и-ина!.. Я не пил сегодня кофе». Не крик – животный, ознобом пробирающий сдавленный рев, хрипящий выдох, единственный выплеск долго сдерживаемой страсти так и стоит в ушах.

Пограничные состояния, подвалы и казематы подсознания – все это он умел играть как никто. И – поразительное дело – актер самой что ни на есть формальной, эксцентрической школы, он оказался нужен не только Николаю Шейко, созвучно мыслившему с актером, но и Ефремову, который в последние годы жизни не только пригласил Гвоздицкого во МХАТ, но как-то трогательно приблизил к себе. Точно почувствовал, что Гвоздицкий, как и он, Ефремов, к театру относится как к служению, высокому и единственному в своей жизни. Как к делу жизни. Был верен театру, сцене – «Эрмитажа», потом МХАТа, потом – до последнего дня – Александринки, куда переехал по зову Валерия Фокина. В кино почти не снимался – не видел смысла, полагал суетой.

Гвоздицкий знал толк в театральном ремесле – ученик Ярославской школы, он привез с собой в Москву почти уже потерянное знание секретов ремесла, тех самых 200–300 штампов, без которых провинциальная сцена немыслима, а столичная ныне обходится. Редчайший случай: Гвоздицкий был выдающимся актером и потрясающе порядочным, деликатным, трогательно внимательным человеком. Хороший человек, говорят, – не профессия, но в сочетании с профессией – такая редкость.