Марина Гайкович
Такую красоту только во сне и увидишь... Сцена из «Сомнамбулы».
Фото с сайта www.bolshoi.ru
Пьер Луиджи Пицци в одном из интервью сказал, что провел в Москве 40 счастливых дней – столько длилась работа над «Сомнамбулой». Мудрый и благородный итальянец, в то время пока коллеги из другого цеха отказываются приезжать до лучших времен (так, хореограф Уэйн Макгрегор отложил свой визит и для постановки балета «Весна священная» – в экстренном порядке пригласили Татьяну Баганову), призвал сплотиться вокруг Большого в эти трудные для него времена. Позиция, достойная уважения.
Итак – ибо опера не шла уже 120 лет, – напомним сюжет. Девушка Амина, сирота, отданная на воспитание мельничихе Терезе, выходит замуж. Она – воплощение нежности, чистоты, искренности, символ невинности, что, как известно, опасно: общество, тебя обожающее, стоит один раз оступиться, возненавидит. Окружающие, как любые селяне, довольно ограниченны: они до сих пор верят в призраков, но вот ни на секунду не готовы поверить в то, что Амина ходит и разговаривает во сне. Так что когда та оказывается ночью в покоях заезжего графа, не остается ни единого человека, кроме воспитанницы Терезы, готового пожалеть несчастную. Эльвино, жених Амины, тут же объявляет о помолвке с соперницей. Конец оперы, конечно, счастливый: жених становится свидетелем ночных походов Амины, раскаивается и возвращает ей обручальное кольцо.
Имея в руках такой сюжет, режиссер мог бы сочинить кровавую драму, скажем, о противопоставлении личности и толпы и т.д. Но итальянец Пьер Луиджи Пицци сохраняет романтический дух оперы Беллини, приправляя его ноткой печальной меланхолии. Для своей «Сомнамбулы» он выбирает идиллическую березовую рощу. Ожившие «березки» – юноши и девушки из балетной труппы в белых костюмах и черной обуви – исторические преемники оперы: сценарий Эжена Скриба, положенный в основу либретто, был написан для балета. Художник по свету Марк Ставцев буквально заставляет любоваться своей работой: его день, кажется, не солнечный, а лунный, когда на окрашенном тонкой пастелью (не синевой!) небе проглядывает лунный шар, его вечер сиреневый, ночь – цвета индиго. Отсюда – ощущение нереальной, непостижимой, ускользающей красоты, важное для концепции режиссера.
Дирижер оперы Энрике Маццола в комментариях к постановке сказал, что использует только что вышедшее в издательстве «Рикорди» так называемое критическое издание партитуры Беллини и возвращает на сцену Большого оперу, «очищенную» от нововведений ХХ века, когда партитуру переписывали и кроили под исполнителей или режиссеров: сокращали сцены, убирали повторения, переписывали колоратуры, на самом деле крайне сложные. Маццола рискнул исполнить в Москве интродукцию с двумя солирующими трубами, которую Беллини перечеркнул в партитуре красным карандашом, – по некоторым версиям, в Милане, где прошла премьера «Сомнамбулы», трубачи не справлялись, поэтому композитор предпочел исключить этот фрагмент. Кажется, московские трубачи из XXI века его тоже не убедили бы… В остальном же оркестр стал таким гармоническим облаком, что создает атмосферу для искусства бельканто, не претендуя на первые роли. Правда, иногда казалось, что Маццола берет слишком медленные темпы, с которыми довольно трудно справляться солистам. А в подвижной арии графа Рудольфа, напротив, зачастил: но наш бас Николай Диденко, которому весьма под стать образ русского помещика, справился с виртуозной легкостью.
Единственные изменения, допущенные при издательстве партитуры, коснулись партии тенора: Беллини писал для конкретного исполнителя, обладавшего крепким верхним регистром – сегодня тенора с такими данными просто не найти (изменилась вокальная школа), поэтому некоторые фрагменты транспонированы на другую высоту. Впрочем, партия от этого не стала проще, а южноафриканский тенор Колин Ли (уже знакомый слушателям, посещающим оперный абонемент филармонии) сорвал заслуженные овации, он стал настоящим триумфатором этой постановки – так что даже затмил американку Лору Клейкомб, давнюю любимицу московских меломанов.
Дарья Гармоненко 