Дарья Курдюкова
Райские кущи на «Фабрике». Фото автора
Интерьер зала Оливье превратился в пейзаж. Раз уж Et in Arcadia ego пошло с картин Гверчино и Пуссена с аркадскими пастухами, созерцающими средь пасторального пейзажа соответствующую надпись под черепом, будут здесь приметы и прекрасной эпохи, и неумолимого времени.
Если древность – то античный храм, лучше всего если Парфенон. Здесь стоящий в центре зала «Московский Парфенон» Николы Овчинникова – гегемон и хозяин пространства – только с березками вместо колонн. Глотайте воздух античных развалин и почти что райских зеленых кущ. Никита Алексеев сделал репортажную серию акварелей «День в Аркадии», с небольшими промежутками времени фиксируя открывающиеся взору виды и точные час и минуту. Счастливые часов не наблюдают? Наблюдают, еще как. В пейзаже живут птицы? Это мы можем: но Андрей Филиппов запустит зловеще вращающихся по кругу, как черное воронье, имперских птахов. Россия – преемница Византии через религию. А Советский Союз – преемник, нет, ну… в общем, та же территория. Поэтому от храма можно пойти к триптиху (не Деисус ли?) Егора Кошелева «Советская Аркадия»: Гайдар, Райкин (в позе Талии и с маской действующего президента в руках) и Пластов, а за руины советской империи отчитывается фото поверженной статуи пионера, сделанное арт-группировкой ЗИП. Можно побродить и еще, но не забывая тщеты времени: «Радуга. Когда облака желаний закрывают глаза сияющего Феба» Андрея и Даниила Филипповых – разложенные, как на прилавке, всех цветов радуги фарфоровые черепа. Над ними красный плакат (в советском мире наступившее счастье ведь декларировали и так) Виктора Скерсиса 2013 года с надписью «Выбоины и…» – второе слово цитировать теперь, пожалуй, что и незаконно.
Да что ж это такое? Пейзаж старый/новый? Или новый старый пейзаж? Сергей Хачатуров из объектов создал картину как вольную отсылку к полотнам XVII века: идеальный пейзаж с приметами смерти. Но в духе Нового времени выстроил это куратор в формате тотальной инсталляции, проникнутой то под сурдинку, до гоготом звучащего сарказма. Самой далекой от современного искусства, самой приближенной к Золотому веку отсылкой становится притулившаяся почти в углу, так что сразу и не заметишь, гравюра с рисунка мирискусника Александра Бенуа «Аркадская меланхолия и Шут». Могила Шута с рыдающим в платок путти и самим Шутом, возлежащем на разлапистом саркофаге, как римляне эпохи упадка на пирах, с шутовским жезлом.
На контрасте со всем этим звучит инсталляция Александра Пономарева «Пассивная невозможность». Она – в небольшом коридоре сбоку от зала, в русле и одновременно особняком от общей мелодии. Выкрашенные в черный стены – как коридор воспоминаний, упирающийся в огромную фотографию: корабельный иллюминатор, за которым распахиваются антарктические просторы (просто в одной из экспедиций художник жил в госпитальной каюте с несколькими иллюминаторами и спокойно ловил пространство снаружи в ловушку фотообъектива). А сбоку на стене – рисунки, тоже вид из окна – уже цюрихского госпиталя. Пронзительный мотив, зазор между ощущением власти над пространством и невозможностью такой власти.
Из всех вместе вариаций на тему получается коллаж. Не только по форме – ерничество и меланхолия, личный голос каждого автора, перерастают в общегражданское (в ироничном смысле территории, но за вычетом пафоса), перекидываются на другие эпохи и географии. Et in Arcadia ego было еще и про приобщение к чему-то общему. Идеалы не могут быть общими – это тут очевидно, – но не могут они быть и устаревшими. И выставка еще и том, что несовременных тем для современного искусства нет. Вас пускают в картину, составленную с соблюдением прежних традиций, но с новой оснасткой, и на глазах она становится новомодной 3D. А в центре остается высокий постамент «Московского Парфенона» – высота прежних эпох – да, но и открытая сцена, и площадка для новых мыслей Нового времени.
