Любовная дуэль в стихах

Две женщины (Алина Ненашева, Александра Барвицкая) – один мужчина (Сергей Соколкин); два поэта – одна пианистка.
Фото Владимира Говорова

Камерный (в лучшем смысле этого слова) творческий вечер Сергея Соколкина и Александры Барвицкой был заявлен как «Поэтический спектакль «Один мужчина и две женщины», с дополнительным подзаголовком: «Любовная дуэль в стихах и не только».

Ну а по сути – была представлена поэтическая ода Высокому искусству, исполненная на два голоса. Тут даже не «созвучие вдохновений», а некое тотальное полнозвучие, где в нарождающейся мелодии невозможно выделить партии отдельных инструментов.

Место свершения данной Мистерии, Музей Маяковского, выбрано не случайно. Сергей Соколкин, по свидетельству многих, в своих стихах удачно сочетает проникновенную лиричность Есенина с брутальным драйвом и энергетической насыщенностью Маяковского. Тут не подражание, даже не «творческое влияние». Скорее – настроенность на одни и те же незримые вселенские реалии.

А у Александры Барвицкой – Владимир Маяковский является не просто любимым поэтом, но буквально «одной, но пламенной страстью».

Следует отметить, что общая поэтическая тональность спектакля была «до боли грустной».

В стихах Барвицкой тема боли вообще занимает центральное место. Для поэтессы любовь – это прежде всего служение, жертвенность, особого рода подвижничество: «В том месте, где сердце быть должно – сплошное больное месиво┘ И болью Дух распятый мой сочится».

И даже выход из этой «глобальной боли» Барвицкая видит весьма своеобразно: «я хочу тебе присниться голубем-подранком/ что в окошко постучится болью наизнанку».

Но и такая «боль наизнанку» не становится «радостью», а лишь переходит в некую новую ипостась Вселенской скорби.

Сергей Соколкин более сдержан и стоически выдержан. Но его восприятие Любви не менее пронзительно: «Но мир, сживая нас со света – не одолел души твоей/ святая дьявольская сила в ней святотатственно жила┘»

В стихах Соколкина отчетливо выражены тенденции к сакрализации тварной любви, к выражению ее посредством мистических категорий. Для него Любовь существует как Высшая, непреходящая ценность: «Бездна Духа и вечные звезды┘» И в этой Бездне скрываются невероятные, иррациональные откровения: «Буду пить твое тело до изнеможения, чтоб вскипала в объятьях звериная жуть┘»

Единая поэтическая ткань вечера органически вплеталась в творимое вербальное пространство. Соколкин восторженно восклицает в риторическом запале: «И за что в любви такая сила/ и метельной нежности размах?!/ Всё сносила и переносила/ на своих мистических крылах!»

Ему орфической жрицей вторит Барвицкая: «Встреча сияла словом Пророка/ черное, белое зарево вечное┘ Любовь – это в Небо из тела вон!» Собственно, вся «Любовная дуэль» воплощала собой некое потустороннее храмовое действо, выводящее «за грань», в плоскость доселе неведомых пространств изящной словесности┘

Даже и не «дуэль» вовсе, а скорее – «совместное аутодафе страсти», сжигающее собственные души в безрассудном огне мистическо-поэтических откровений.

«Безрассудном» – потому как не может быть понято теми, кто не является гражданами этих эфемерных заоблачных стран, имя которым «Любовь» и «Поэзия». Как отметил в своих строках Сергей Соколкин: «Любовь – гениальнейшее из сумасшествий!» Но затем, словно вернувшись на грешную землю, обреченно добавил: «┘ но нас, к сожалению, скоро выписывают».

Примиряла дуэлянтов вторая женщина, заявленная в программе, – пианистка и композитор Алина Ненашева. Ее музыка лечила раны и снимала боль.