Петр Резвых Славой Жижек. Хрупкий абсолют, или Почему стоит бороться за христианское наследие. / Пер. с англ. В.Мазина. - М.: Художественный Журнал, 2003, 178 с.
Парадоксальное свойство показного радикализма - неистребимая потребность в поклонении групповым авторитетам. Вряд ли можно объяснить успех книг Славоя Жижека чем-то другим. Автор водянистой, аморфной публицистики, составленной из наспех склеенных друг с другом психоаналитических интерпретаций в духе Лакана и эффектных фраз, призванных сигнализировать читателю о его "левых" и "радикальных" убеждениях, едва ли заслуживает титула "крупнейшего мыслителя наших дней", как презентирует его "Художественный Журнал". Мнимые достоинства творчества Жижека, превозносимые его переводчиками и популяризаторами, сводятся к умению смонтировать серию остроумных номеров-аттракционов, в результате которой читатель закроет книгу в убеждении, что она содержит революционные новации, но не будет в состоянии ответить на вопрос, в чем именно они заключаются.
"Хрупкий абсолют" в этом отношении принципиально ничем не отличается от других сочинений Жижека, в изобилии публикуемых им на всевозможных европейских языках. Те же бесконечные нагромождения метафор, те же ссылки на модные голливудские и неголливудские фильмы, те же политические жесты по конкретным поводам и без них. Тема, которую с известными натяжками можно назвать главной в книге - таящееся в марксизме "подлинное христианское наследие", за которое, как явствует из подзаголовка, почему-то необходимо бороться, - сводится к весьма банальной параллели между теорией искупительной жертвы и экономикой обмена, с постоянными ссылками на Бадью, Лакана, Батая и Агамбена. В качестве позитивной альтернативы ей противопоставляется романтическая интуиция "несовершенного Бога, находящегося в несогласии с Самим Собой", поэтически выразительная, но философски и богословски совершенно беспомощная.
В случае с "Хрупким абсолютом" претенциозная невнятность Жижека помножена на беспрецедентный дилетантизм переводчика, скрыть который не помогли даже усилия научного редактора. В русской версии книги библейские Авраам и Исаак становятся Абрахамом и Айзеком, марксова "критика политической экономии" превращается в "критику политической экономики", хайдеггеровская "собственная смерть как предельная возможность существования" - в "подлинную смерть как предельную невозможность существования", Тони Моррисон меняет пол с мужского в предисловии на женский в основном тексте, а Бухарин в письме к Сталину, внезапно уподобившись не то американскому клерку, не то американскому же бандиту, называет его боссом. Впрочем, в ХЖ вам наверняка растолкуют, что это не обыкновенное невежество, а очередной перформанс.
Дарья Гармоненко