Не спастись

Среди многих странных человеческих обыкновений есть одно особенно странное: искать смысл жизни. Примечательно тут многое: и мучительный неуют в отсутствие такого смысла (ну хотя бы – успокаивающе-убедительного ответа на вопрос о том, что он такое) и когда, наконец, что-то вроде бы находится – неуверенность и тревога: а то ли найдено?

И это при том, что смысл – неизбежен. Смыслогенно буквально все человеческое. Подобный кошмар не снился, чувствую я, и самому царю Мидасу: к чему ни прикоснись, о чем ни подумай – везде будет ОН.

Мы состоим из смыслов – накопленных всеми поколениями до нас и, в общем-то, зависящих от нас в очень малой степени – если зависящих вообще. Мы их заложники и пленники. Они нам каждый шаг диктуют.

Правда, похоже на то, что в последние десятилетия кое-что стало меняться. Свидетельство этого – интерес к «истории повседневности», к судьбам и значениям бытовых, незаметных, неисторических вещей. Популярность таких изысканий – и у исследователей, и у читателей – не означает ли наступления новой эпохи в отношениях между человеком и смыслом?

В самом деле: обнаружено, наконец, коварное свойство вещей и действий накапливать в себе смыслы. Надеваем ли мы шапку или куртку определенного фасона или цвета, выбираем ли себе жилье определенного типа, обживаем ли его по некоему – хоть бы и целиком выдуманному! – сценарию, идем ли, наконец, просто в баню или даже отказываемся туда идти, предпочитая ей домашний душ – в каждом из этих совершенно невинных случаев мы попадаем в плен к программам действий, начавшимся помимо нас и задолго до нас. Вступаем в отношения, о которых, пожалуй что, и не помышляли. Становимся знаками того, с чем вроде бы вовсе себя и не связываем.

Может быть, теперь, наконец, когда историки и теоретики повседневности (самого-самого незаметного!) научились выявлять неявные значения вещей, мы научимся от них освобождаться? И строить свои отношения с ними на иных основаниях?

В самом деле: не потому ли человек с таким упорством ищет «смысл жизни», что не согласен на предлагающиеся?

И нельзя ли истолковать всю человеческую историю как цепь попыток уйти от предложенных или навязанных, но почему-либо неудобных смыслов? Как войну человека со смыслами – за власть над ними? По крайней мере за отношения с ними на приемлемых для нас условиях.

Уж не отсюда ли и, не к ночи будь помянут, «постмодернизм», который только ленивый не пинал и не объявлял закончившимся? Не он ли соблазнил человечество радикальным проектом – освобождения от диктата и прессинга смыслов?

Не он ли объявил их произвольными, легко открепляющимися от вещей-носителей и прикрепляющимися к чему угодно другому?

Человек ищет щели между вещами и наросшими на них смыслами, чтобы проскользнуть в эти щели и уйти незамеченным. Не тут-то было.

Потому что, кажется мне, у человека осмыслена – полна неведомыми для него и властными значениями – и сама бессмыслица. Нет, нет, не спастись.