Оплачь, оплачь...

Театр в русской поэзии: В 2 т./ Авт.-сос. М.Хализева/ Предисловие и послесловие В.Гаевского. – М.: Артист. Режиссер. Театр, 2007. – Т.1 – 496 с., Т.2 – 480 с.

На первый взгляд, странное такое «выделение» – театр в русской поэзии. Памятуя «вечную истину» Козьмы Пруткова, полагавшего специалиста подобным флюсу, начинаешь думать, что такой выбор, вероятно, подразумевает просеивание стихов великих и прочих поэтов на предмет наличия или отсутствия в них упоминания сцены, кулис, актеров, премьер и пьес. И чему это все способствует? Расширению нашего знания театра или же, напротив, случайного, ничем другим не объяснимого выбора-ограничения творчества поэта?

Но одновременно приходят в голову и иные аргументы. Что такая книга, в общем, укладывается в нынешнюю традицию с вниманием относиться к разного рода каталогам и энциклопедиям. Что, в общем, имеется и традиция такого, если угодно, специального отношения к поэзии – в свое время выходили книги о революции в русской поэзии, «1812 год в русской поэзии», лет пять-шесть тому назад вышел том, посвященный живописи в стихах русских поэтов. А главное, конечно, то, что книга получилась чрезвычайно любопытная – увлекательное чтение, состоящее не из одних стихов, знаменитых, но большей частью – почти неизвестных.

Составитель двухтомника и автор сопроводительных заметок, Мария Хализева, сумела сделать так, что книга, ею собранная, – сама по себе спектакль, а поэты в этом сборнике как бы пишут не то что альтернативную историю театра (наряду со Всеволодским-Гернгроссом, Асеевым, Варнеке), но как бы параллельную, в виде соответствующих поэтических маргиналий. Так что вышло нечто вроде поэтических комментариев, маргиналий на полях высокой и великой истории русского театра. «Равноправия» между поэзией и театром, о чем пишет и составитель, соблюсти, конечно, не удалось, впрочем, в самом названии книги театр совершенно справедливо выдвинут на первые роли. Говоря об участии театра в судьбе того или другого поэта и поэта – в театральной жизни своего времени, автор одновременно прослеживает и меняющиеся со временем отношения поэта (когда-то – Поэта! Едва ли не Зевса-вседержителя!..) и сцены, путь от властителя дум к комментатору буден. Пожалуй, наиболее интересны (прежде всего – в силу их неизвестности) стихи авторов второго, третьего и следующих рядов, не Пушкина, чьи строфы, посвященные Истоминой, известны всякому более или менее образованному человеку, а актера Александринского театра, а также поэта и драматурга Гавриила Жулёва. Или – журналиста и поэта, автора «Москвитянина» Бориса Алмазова, чьи заметки «Московский театр в 1863 году» многое, между прочим, добавляют к нашим беглым знаниям о театре того времени.

Тут, пожалуй, самое интересное – в восстановлении контекста, в котором и Пушкин, и Барков, и Мятлев, и Ленский адресовались примерно к одному кругу зрителей и читателей и, уже вне зависимости от художественных величин и амбиций, становились участниками в той или иной мере общих разговоров, споров, в том числе и о театре. В другом веке – во втором томе хрестоматии – «Классический балет...» Иосифа Бродского существенно дополняется его же, Бродского, дарственной надписью, тому же Барышникову, на изданной «Ардисом» книжке «Конец Прекрасной эпохи». А как важно появление в страницах, посвященному Бродскому, «полуанонимного» стихотворения «Проходя мимо театра Акимова...»!

Театральный быт вновь сопрягается с театральным бытием (как важны они, выясняется в нераздельности!), и, вопреки Салтыкову-Щедрину, новая информация про севрюжину с хреном неожиданным образом дополняет наше до того неполное знание о конституции, да и о русском либерализме в целом.