Юлия Качалкина Инна Лиснянская. Без тебя. Стихи 2003 года. - М.: Русский путь, 2004, 84 с.
Поэзия Инны Лиснянской сегодня описывает предельный вираж приближения к экзистенции. Слово "экзистенция" избитое, но именно оно полнее иных передает траекторию звучания лирического голоса: точка соборности уже была - огромный том "Одинокий дар" (ОГИ, 2003), куда вошли все прежние книги, начиная с "Дождей и зеркал" 1983 года и даже более раннего "Виноградного света". Столь же одинокий по внутреннему ощущению "восхождения" к пику панорамы мира, сколь и - в названии. Теперь - новая точка, но уже - зияния┘ На смену твердому и подсчитанному в долгах и дарах - лишение и нужда иного, объемлющего уход любимого человека смысла.
"Без тебя" (2004) - обнаженный нерв расставания. "Здесь". Навеки. По самой материи сердца пригнанная мера одиночества - физического и духовного. Боль, бьющая поверх рифм и даже поверх композиции внутри книжки. Иногда случается так, что стихи пишутся без оглядки на собственную эстетическую роль - все сплошь в порыве избыть, отыграть "настоящую", в реальном пространстве и времени случившуюся беду. И говорить о таких стихах со стороны почти невозможно. Они под дых критику рождены на границе решения художественных и чисто психологических задач, о которых судить нужно уже в другой системе координат.
"Эта книга писалась мной в великой скорби┘" - слова автора с форзаца издания. "Тепло жизни и свет любви", которые Лиснянская надеется вызвать в нас "помимо", - все же звучат не в отрыве от темы потери. Они бьют сквозь нее - точно солнце сквозь дождь, чьей стихии столь много отдано строк в "Без тебя". Навязчивый, гулкий и "надсильный" мотив воскрешения из мертвых - самый явный обертон:
И мне, так долго живущей,
Простит овдовевший стих,
Который мычит, скорбя,
Мычит из последних сил,
Что Он воскресит тебя,
Как Лазаря воскресил.
Бог Письма - всегда смутный и всегда идущий "на риск" несвятости и смертности - замещает Бога Ветхого и Нового Завета. Библейская и древнегреческая мифология в лирической книге Лиснянской - лишь вторичный и совсем необязательный орнамент мифологии индивидуальной, творимой из простых и еще теплых от былого присутствия вещей: "И из редких гостей тороплюсь в одиночество: в нем / кресло ждет своего неподвижного седока, / ждет тахта своего лежебоку, забытого сном┘"
Накопленного и осмысленного "по эту сторону" так много и оно так щедро прорастает мгновенными незабудками проникновения в суть ("шепчут на влажных участках земли / имя твое незабудки"), что кажется: зачем всемирные, потертые безжалостным употреблением символы Полифема, Платоновской пещеры и Орфея? Лазарева судьба, однако, к финальной части с горькой очевидностью разомкнута к будущим, пока не созданным стихам┘ Эта часть озаглавлена "У подземного выхода" - так судьба оборачивается неизбежным распадом Голема.
Можно воскресить что-то главное путем речи, но оно уже никогда не будет прежним. "Без тебя" - это портрет Семена Липкина, да. Но портрет, ахматовски ("когда человек умирает┘") измененный. Выход, предложенный в конечной главе, не есть еще просветление и очищение от страдания. Лиснянская обнаруживает в своей героине мощь справиться, но на утверждении этой мощи пока и останавливается. "Без тебя" не преодоление трагедии, но - напряжение остановки, попытка Орфея обернуться и перехитрить Закон.
Трудное испытанье - это чтение┘ Словно - скорбный пир в чужом дому, на который ты зашел случайно, застав конец чьей-то большой истории. И сделавшись всему странно причастным и потому бессильным изменить ход событий. Крестный ход.
