Ольга Балла Неизвестная Украина. Антология. Составитель Игорь Клех. М.: Emergency Exit, 2005, 298 с.
Цель "авторской, в меру субъективной" антологии - "наметить точки роста современной украинской словесности", очень мало знакомой русскому читателю. Украинской, независимо даже от языка: он может быть и украинским и, например, русским. "Неизвестная Украина" не привязана и к географическим пределам одноименной земли. Ее можно найти и в Канаде, где переводил Библию митрополит Илларион, глава Украинской автокефальной православной церкви (сборник завершается фрагментом из его "Книги Иова").
Конечно, сколько-нибудь представительная картина украинской литературной жизни на неполных трехстах страницах все равно бы не поместилась. Но там, безусловно, поместились некоторые ее настроения и интонации, запахи и вкусы. И множество ее красок - кроме разве политической оранжевой. Этих материй составители не затрагивают┘ Ну, почти.
Подозреваю, что нынешнее самочувствие украинского слова полнее всего выражено в как бы несерьезном разделе книги: "Бурлеск", помещенном между "украинской" и "русской" ее частями. Тем полнее, что тексты в нем не переведены и непереводимы. Прежде всего единственный остро-политический, одержимо-политический, навязчиво-политический художественный текст во всем сборнике - "Павлик Морозов" Леся Подервянского, записного скандалиста сегодняшней украинской литературы. Текст и впрямь художественный - виртуозный, напряженно-сложный и абсолютно непереводимый. Но политики там больше, чем во всех газетных передовицах, вместе взятых.
Это - упорное выговаривание, если не сказать - изблевывание из себя жестокой, многодесятилетней (не многовековой ли?) украинской обиды на русских, на все русское без разбора, не отличаемое от советского. В один раздражающий ком слепились слова, идиомы, идеологемы, фонетика, литературные, мифические и исторические персонажи┘ Все, что несколько поколений подряд навязывалось украинцам и от чего теперь всеми силами хочется избавляться. Хочется - да так глубоко въелось, что русские слова сплетаются с украинскими буквально в пределах одной строки. И никак не оторвать ни их друг от друга, ни вообще так называемое свое от так называемого чужого. Читать это и смешно, и стыдно, и - русскими глазами, все-таки - обидно, и противно, и снова смешно. А может, и писать тоже? Во всем этом есть что-то от самораздирания. Не отсюда ли злющее подервянское ерничество, сладостное смакование жестокого, непристойного, отвратительного, - прямо-таки до навязчивости? Русское слово на букву "п" и все его производные встречаются у Подервянского в редкостном изобилии, просто в каждой строчке. Такого иначе как с глубоким и искренним личным чувством не напишешь!
Впрочем┘ даже тут к политике, то есть к ее эмоциональным корням, всего не свести. Как и к "бурлеску", к коему вместе с Подервянским причислен другой украинский ерник - Павло Чучка. Как Подервянский изъясняется на суржике - смешанном (и потому смешном!), переходном, немыслимом языке русско-украинского пограничья, так и Чучка пишет "самые смешные" - и не менее непереводимые - украинские стихи на закарпатском диалекте, мало понятном даже в других областях Украины. Это - тоже язык пограничья: украинско-словацко-венгерского. А еще - с глубоко вросшими русскими, неустранимыми польскими, неизбежными немецкими влияниями┘ Не распутать, не разорвать. И в этом - самое важное.
Украина - средостение миров. Мост между вымечтанной Европой и мифическим Востоком, русским Севером и турецким Югом, советским прошлым и малопредсказуемым будущим. Состояние незащищенное и плодотворное, нелепое и трагичное, смешное и завидное. Сплошное брожение. Здесь любая точка может оказаться точкой роста, и все имеет отношение ко всему. Здесь горький, густой, совершенно всемирный по масштабу Сергей Жадан становится "украинским собратом американских бунтарей" из Детройта или Чикаго, Олег Лышега соединяет "интонации Эзры Паунда, Элиота и Лоуренса" с "медитациями Ли Бо и Ду Фу" в очень цельных - насколько можно судить по переводам - украинских стихотворениях, а язычески-чувственный Богдан-Игорь Антонич, обитатель межвоенного пограничья времен, умерший совсем молодым (1909-1937), говорит и вовсе чуть ли не на языке сотворения мира┘
Хотя составители и рекомендовали "судить книгу не по тому, чего в ней нет, а по тому, что в ней есть", все-таки жаль, что это не билингва: некоторые вещи необходимо видеть в оригинале. И еще мне не хватило в ней хотя бы одной комментирующей статьи, где представленные тексты оценивались бы - пусть пристрастно, пусть с преувеличениями - глазами самих украинцев. Это было бы интересно.
Дарья Гармоненко