Борис Кутенков
Ганна Шевченко. Домохозяйкин блюз.
– М.: Классики XXI века, 2012. – 80 с.
Ганна Шевченко – не новичок в литературном сообществе: публиковалась в журналах «Арион», «Дружба народов», «Октябрь», «Интерпоэзия» и многих других, в 2009 году выпустила книгу короткой прозы «Подъемные краны». Сейчас перед нами – поэтический сборник. И хронология выхода книг, и природа текстов убеждают в том, что мы имеем дело не с тем случаем, когда «лета к суровой прозе клонят»: скорее – два вида художественного творчества органично дополняют друг друга. Даже не читая прозы Ганны Шевченко, по стихотворениям можно представить, каковы ее рассказы: в верлибрах видна фантазия прозаика, умеющего выстроить вещи в сюжетной последовательности, показав их под неожиданным углом зрения.
подошла
это я значит
к русской литературе
стала рядом
а она гордая
неприступная
внимания не обращает
Характерно ироническое переосмысление попытки диалога: в столкновении с каждым из встречающихся собеседников, нахождении общего языка или, чаще, его отсутствии проявляется самоидентификация лирической героини. Словно поиск желаемого «пин-кода, открывающегося взгляду». Общий знаменатель диалогов – непонимание. В беседе с Чарльзом Буковски, с пугалом, с русской литературой, маленькими детьми… Наиболее близкими оказываются неодушевленные предметы: в этом смысле неудивительно, что своеобразным отражением героини выступает «безумный Валера», разговаривающий «то с тополем старым, то с новым забором».
Мария Галина, автор одного из предисловий к книге, пишет, что «пространство быта схлопывается до автоматизма». На мой взгляд, тут скорее обратное – среди постоянно задаваемых «домохозяечных» координат суеты, мелкого быта пространство расширяется в преодолении этого автоматизма. Так, холодильник отождествлен с собеседником (в оригинальном стихотворении «Мой холодильник Дима»), рыба, поданная на блюде, ассоциируется с волшебной золотой рыбкой, а «домохозяйкин блюз», вынесенный в название книги, – почти песня «Не счесть алмазов в каменных пещерах» (только вместо «алмазов» и «жемчужин» – другие сокровища: «вода из крана», «огонь под старой сковородою», «земля в цветочных горшках»). Обыденность перебивается неожиданным сюжетным ходом: причем это не столько поиск волшебного в простом, сколько волшебное среди рутинного, как бы существующее отдельно и сохраняющее необходимый элемент игры, условности. Опасность автоматизма другого рода – в повторении многократно апробированной сюжетной схемы с центральным мотивом «я шла и повстречала…» и разноплановыми диалогами. Псевдоним и украинские корни (Шевченко родилась в городе Енакиево Донецкой области) побуждают к ассоциации с гоголевской панночкой и, как следствие, рассуждениям о мистицизме стихов. Но мне скорее представляется «Алиса в стране чудес» – с эстетикой абсурда, встречами, складывающимися в некий цикл.
Тексты в книге довольно разнообразны – от прозаизированных верлибров, которые без труда могут быть записанными в строчку, до вполне «поэтических» компактных стихотворений. Поначалу может показаться, что не найден свой стиль: но нет – имеют место различные обертоны одного голоса, попытки «заигрывания» с читателем – вплоть до остроумного обнажения приема:
писать стихи
очень просто
записываешь слова
в столбик
и все
даже рифмовать
не обязательно
Несмотря на парадоксальность, высказывание оказывается верным со стиховедческой точки зрения: речь, записанная в столбик, по формальным признакам будет стихотворной. Шевченко словно бы подчеркивает работу за гранью возможного: ситуация, когда не получается заниматься творчеством (в одном из стихотворений рассказывается, как маленькие дети мешают появлению текста мамы-писательницы) – сама оказывается письмом, невозможность диалога – диалогом. Стихи, держащиеся на разъяснении формального «рецепта», – стихами.
 Вот она - наша литература. Гордая, неприступная, внимания не обращает. Фото Евгения Лесина |
Иное – поэзия. Если она есть, то чудо возможно повсюду: музыка прорывается через быт и превращает ритуал домашних хлопот в священное действо. Нехитрый сюжет, наложенный на ритм размеренного четырехстопного амфибрахия (из хрестоматийных примеров употребления этого размера легко вспоминаются «Лесной царь» Гете в переводе Жуковского или пушкинская «Черная шаль»), придает обыденному ритуалу магическое измерение.
В пещере своей разжигая костры,
хозяйка крутой жигулевской горы
ругается и сквернословит –
обед повсеместный готовит.
Она понимает природу вещей,
колдует над варевом из овощей,
лавровую ветку бросает,
и пену шумовкой снимает.
Ганна Шевченко может многое. Несомненно, ее сильная сторона – дар меткой и запоминающейся афористичной детали: так, у «хозяйки жигулевской горы» «в руках белый половник цветет», а глаза «шестирукого человека» «не удивляются ни капли».
Книга, несмотря на название, не рассчитана только на аудиторию домохозяек (хотя вполне может найти отклик и у профессионального любителя поэзии, и у эстетически неискушенного читателя), – но есть стоицизм преодоления быта, есть оптимизм и, безусловно, надежда.
Все будет хорошо,
пока еще мы живы,
пока горит блесна
от тяжести наживы,
пока течет река,
пока не рвутся сети,
пока несет рыбак
вселенную в пакете,
пока горчит икра
крупицами сомнений,
пока готовит мать
уху по воскресеньям,
пока не тает свет
за шторою кухонной,
пока не умер Бог
за маленькой иконой.
И хочется верить.
