Олег Клинг Корней Чуковский, Лидия Чуковская. Переписка: 1912-1969 / Вступ. статья С.А. Лурье, коммент. и подгот. текста Е.Ц. Чуковской, Ж.О. Хавкиной. - М.: Новое литературное обозрение. 2003, 592 с.
Пути эти - отца и дочери - как правило, лишь вначале, по общему природному свойству, соприкасаются. Затем резко разбегаются. Особенно если оба - натуры незаурядные и страстные, утверждающие себя в одной, наследованной от отца сфере - писательской. Не так сложились взаимоотношения человека-легенды ХХ века Корнея Чуковского и его дочери Лидии Чуковской, личности не менее яркой, чем ее отец, но и отличающейся от него. Главное - своей несгибаемостью. Для замешанного на компромиссах как на дрожжах все еще дышащего нам в затылок ХХ столетия это дар неудобный. Почти губительный. Во многом именно потому масштаб личности Чуковской - автора ныне ставшей классикой, но ждавшей около полувека выхода в свет повести "Софья Петровна" (1939), автора вышедших сначала в "тамиздате" (в Париже) и лишь позднее в России "Записок об Анне Ахматовой", наконец, активной участницы диссидентского движения - лишь недавно стал понятен. Это тоже человек-эпоха.
Переписка отца и дочери позволяет увидеть не только глубину личности Лидии Чуковской, но и много нового в самом К.И. Чуковском, даже по сравнению с одним из бестселлеров конца ХХ века - его дневниками, раскрывшими драму писателя, сознательно ушедшего, по его собственному признанию, в тень. "...Быть заметным - было очень опасно" - запись Чуковского в дневнике за 1963 год.
Первое письмо к дочери датировано 1912 годом - адресату пять лет. Начинается оно обращением: "Глубокоуважаемая Лидочка!". Здесь и игра во взрослость и стоящее очень многого доверие к личности. "Дорогая Лида" - такими словами начинается предсмертное письмо 1969 года отца к дочери, где уже не авансы, а проверенное временем уважение. В первом и последнем письмах к дочери - еще и ничем не скрываемая, щедрая любовь.
А между двумя этими посланиями - полная непредсказуемых поворотов история не только отца и дочери, но и эпохи. "Пока у нас есть хлеб и картошка, но скоро и этого не будет", - пишет в июле 1921 г. Л.Чуковская отцу. Продукты, пайки, хлеб, мука - устойчивая тема дневников, прозы, писем той поры. Но рядом же и другое: "Привези чернил и бумаги. Я даже дневника не могу писать". Это тоже черта эпохи - все пишут. Но сколько самоиронии, юмора и блеска в этих "голодных" письмах.
Не все так идиллично: "...мама мучила меня так, как вряд ли меня мучили бы в ГПУ", - пишет в 1925 г. Чуковская отцу, легкомысленно, как и полагается в молодости, играя словами "арест", "ужас перед арестом". Но опасения родителей ("Нам мерещатся всякие ужасы", - пишет К.Чуковский в 1926 г.) вскоре оправдались. Через несколько дней Л.Чуковскую арестовали. Тюрьма. Последующие письма родителям отправлены уже из места ссылки - Саратова. Правда, через год Чуковская снова в Ленинграде. И снова как будто идиллия - впереди любовь, рождение дочери - Люши, Елены Цезаревны Чуковской. Правда, в 1934 году Чуковская ушла от Цезаря Вольпе (это фиксируется в письме к отцу). Но впереди новая встреча - с молодым физиком М.П. Бронштейном. Много работы, замыслов. Помощь отцу в его издательских делах - бесконечные вычитки его детских книг. Летом 1935 г. Чуковская пишет отцу из Сестрорецка: "...дачный рай. Мамаши поют "Тот, кто с песней по жизни шагает" и "Вставай, кудрявая"... а радио передает последнее постановление о том, что все мужья должны быть верны своим женам и жены мужьям". Даже с деньгами все устраивается. "Ты ведешь себя не как отец, а как дядюшка, да еще американский. Деньги, деньги, целый золотой дождь - и ни строчки. За деньги спасибо, но где же письмо?" - пишет Чуковская отцу осенью 1935 г.
"До самого Тридцать Седьмого она принимает реальность как настоящую жизнь..." - констатирует в предисловии к "Переписке" С.А. Лурье. Но в тот год все меняется. 29 сентября 1937 г. она сочиняет, казалось бы, ничем не примечательное письмо: "...Люшу сейчас необходимо увезти из Ленинграда. Почему - объясню при свидании". Это эзопов язык: арестован М.П. Бронштейн. В любой день могут арестовать и ее, а дочь отправить в детдом. "...Мити в Ленинграде уже нет" - в этих обычных словах страшный смысл. Тогда Чуковскую уверяли, что мужа отправили по этапу, только в 1990-е годы стало известно: к тому времени он уже был расстрелян. Так начинается страшный "текст жизни", который через два года реализуется в не менее страшный "текст искусства" - повесть "Софья Петровна". Но избави нас Господь от подобного слияния искусства и жизни. Когда в начале ХХ века русские символисты мечтали о таком синтезе, даже они не подозревали, что на этом пути ожидает миллионы людей.
В этой опасной ситуации отец спасает дочь. По его настоянию она на время уезжает из Ленинграда. Опять же только в 1990-е годы стала известна запись о Чуковской из архива НКВД: "Арест оформляется" (см. комментарий в книге). Дочь ершится, грозится вернуться в Ленинград, чтобы "все узнать", понятно, о судьбе мужа. Пишет Чуковскому: "Незачем самой устраивать себе тюрьму - выдуманную тюрьму. Пусть уж будет настоящая". Но судьба ее щадит.
Следующая глава из эпистолярного романа - война.
Кульминация книги - переписка 1960-х годов. Это ценнейший документ для изучения эпохи. Здесь и Ахматова, и дело Иосифа Бродского, и хроника писательской жизни с приметами того времени - коллективными письма в защиту гонимых. Л.Чуковская не только в кругу семьи, но и для общественного сознания стала человеком, который определяет нравственные ориентиры.
Переписка с отцом - своеобразное дополнение к "Запискам об Анне Ахматовой". Чего стоит одна догадка Чуковской: "АА всем всегда направо и налево говорила, что у нее никогда не было романа с Блоком. Я все думала (просто по стихам), что она была в него влюблена". В "Записки..." такое не включишь. А жанр письма, свободный, вбирает в себя жизнь во всех ее проявлениях.
