Вера Сердечная Дарья Бобылева. Вьюрки.
– Октябрь. 2017. № 7.
Распространено мнение, что мистика и хоррор – не самая благополучная область русской литературы. Нередко отечественные «ужастики» выглядят сугубо потребительскими изделиями, нацеленными на простой коммерческий эффект. Это родовое неблагополучие русского хоррора – по сравнению, например, с американским, – объясняют тем, что щекотать нервишки прилично и естественно в более-менее благополучной культуре. А у нас тут и так пугающе и непредсказуемо, причем уже не первый век: то революция, то репрессии, то инфляция. А ведь в русской словесности существовала аутентичная традиция ужасных рассказов: фольклорные былички, основанные на встрече с нечистой силой.
По стезе национальной мифологии и постфольклора идет Дарья Бобылева – выпускница Литинститута, журналист, переводчик с немецкого и английского. Опубликована журнальная версия ее романа.
Завязка произведения устрашающе проста: дачный поселок Вьюрки внезапно закрывается от мира. Без предвестий, без всяких предварительных аномалий «захлопывается в себе». Дорога «ушла», остановились часы, отключились от сети мобильники. К речке лучше вообще не приближаться. Ужас положения осознается не сразу; не сразу поселок «немеет» от неслыханной тоски.
Вьюрки воссозданы наблюдательным автором по характерным деталям. Как узнаваема дача, построенная у рукастого хозяина «бог знает из чего, включая списанные шпалы», и выращиваемый для любимой внучки особый сорт клубники. И шарканье тапочек по садовой дорожке. И аккуратное перекидывание сорняков обратно на соседскую территорию... Перед читателем предстает целая галерея человеческих типов: от прижимистых пенсионеров до готов, от мирных старушек до гастарбайтеров.
Поначалу кажется, что ужас приходит исключительно извне. Автор живописует страшное не садистски и не нагнетая, а как-то по-деловому лаконично. Пенсионер Кожебаткин обнаруживает на деснах новые, твердые, крепко воткнутые зубы. Шиповник, шевелясь по-осьминожьи, ползет в окно…
У тех, кто закрыл Вьюрки от мира, у «всяких-разных» есть традиционные имена: лешие да русалки, домовые да кикиморы. Однако не все запечатлены в быличках, не обо всех «соседях» все ясно. Для большинства дачников «всякие-странные» незаметны, прячутся в тенях и бликах, в силуэтах медведя или коряги. Люди заслонены от потустороннего мира шорами обыденности, до конца не принимая истинного положения вещей.
Однако постепенно становится понятно, что настоящий ужас идет не только и не столько снаружи. Страшное кроется в самих дачниках: проявляется и в незлобивом вроде бы недолюбливании мигрантов; в мирных, казалось бы, переругиваниях соседей; в привычном семейном насилии.
Пришествие «всяких-разных» словно срывает предохранители. Практически из каждого дачника или рядом с ним что-то «вызверивается». Старушечья дружба кошатницы Тамары Яковлевны и огородницы Зинаиды Ивановны оборачивается ведьминской дуэлью. Скуповатый скандальный пенсионер прорывает под поселком систему ходов и забивает веранду ворованными припасами. И вот уже у одного из дачных домиков остается «взбитая множеством ног грязь с пятнами загустевшей крови».
Дремучий ужас по большому счету скрыт не в страшном полуденном Оно (хотя вернее тут Она). Это исподволь пробуждающееся зло живет в самих дачниках, а сверхъестественное – лишь катализатор.
Есть у этого герметичного мира, как ни странно, и черты утопии. Этакий перелицованный райский сад, где собирают третий урожай клубники и постепенно отмирает денежное обращение… Вариант мирного объединения под нечеловеческим началом жарким соблазном мелькнет над Вьюрками, – чтобы, к счастью, не сбыться.
Деликатно, ненавязчиво, развлекая и немножко пугая читателя, Дарья Бобылева рассказывает нам самим, предвзятым и нетерпимым постсоветским людям, о Других. Пришлые существа – не что иное, как вариант «не таких, как мы»; это приезжие, это гастарбайтеры, это слишком богатые или слишком бедные рядом с нами, это люди с особенностями развития, наконец. И пока мы демонизируем Другого, он по-своему изучает нас. И, как правило, приходит к не лучшим выводам – как и ужасающая горящая Полудница, вдруг говорящая о дачниках: «С такими не уживешься. Страшные они».
Тщательно нагнетая обстановку, накладывая мрачные готические мазки в разной технике, автор, покрутив-покрутив нас, как леший, все-таки отпускает на верную дорогу – к неожиданному и неполному, но тем более дорогому хеппи-энду: к выживанию дачников как вида. У всего есть свои причины, и оказывается, что со всей нечистью – или почти со всей – можно справиться. Как в сказке, здесь для каждого «пришлого» есть свое средство. И я, например, после этого романа перестала бояться игоши – жуткого образа, намертво впечатавшегося в детское воображение из какой-то книги.
