0
4989
Газета Персона Печатная версия

28.10.2020 20:30:00

Микроскопически чужие полусущества

Инга Кузнецова написала роман от лица вируса, который путешествует по телам-носителям

Тэги: коронавирус, пандемия, биология, организмы, душа, философия, прагматизм, диоген, чужие, флобер, мадам бовари, библия

Инга Анатольевна Кузнецова – поэт, прозаик, критик, эссеист. Родилась в поселке Черноморский Краснодарского края. Окончила факультет журналистики Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, в аспирантуре изучала философию. Работала редактором в журналах «Вопросы литературы», «Октябрь», вела на «Радио России» обзор литературных журналов. Автор поэтических книг «Сны-синицы» (2002), «Внутреннее зрение» (2010), «Воздухоплавания» (2012), «Откровенность деревьев» (2016), «Летяжесть» (2019); романов «Пэчворк» (2017), «Промежуток» (2019), «Изнанка» (2020). Лауреат студенческого Поэтического конкурса имени А.С. Пушкина (1994), молодежной премии «Триумф» (2002), профессиональной премии поэтов «Московский счет» за лучший дебют (2003), Международного Волошинского конкурса поэзии в номинации «Философская лирика» (2012).

41-10-1480.jpg
Герой в романе может видеть, проходя сквозь
клетки-комнаты, чем живет его хозяин. Клод
Моне. Уголок комнаты. 1875. Музей д’Орсе,
Париж

Новый роман Инги Кузнецовой (рецензию на него читайте здесь) – кажется, единственный в мировой литературе, где речь ведется от лица вируса. Взглянуть на мир изнутри героев – задача непростая, но Инга Кузнецова в «Изнанке» с ней справилась. Каково это – менять оптику, учить язык и слышать сердцем – с Ингой КУЗНЕЦОВОЙ побеседовал Игорь БОНДАРЬ-ТЕРЕЩЕНКО.

– Во-первых, Инга, поздравляю с новым романом, который, насколько я знаю, вы написали в рекордные сроки, совершенно в ритме сегодняшней истерии по поводу коронавируса. А во-вторых, сам вирус в нем, кажется, по имени так и не назван? Можно ли считать «Изнанку» вневременной притчей, а не только текстом на злобу дня?

– Спасибо, Игорь! Я действительно очень быстро написала роман – за четыре с половиной месяца. Но пандемия тут почти ни при чем. Я вообще работаю быстро (предыдущий роман «Промежуток», например, потребовал пяти месяцев). Мне нравится ускоряться по мере погружения в создаваемый мир, переходить в какой-то не совсем биологичный режим работы мозга (когда 20 часов непрерывного письма – это нормально). Ведь жизнь человека сама по себе – сжатые сроки. В ней все хрупко и «натянуто» и меняется очень быстро. Я старалась соответствовать ее органике и скорости, быть на высоте происходящего. И вот что важно: действительно новая идея, стартовый замысел приходит, как яркая вспышка, и нужно спешить превратить его в ткань, пока этот свет не погас (иногда он кажется дальним светом уже погибших звезд). Слегка перефразирую: работайте, пока свет с вами, – ведь как-то так нам рекомендовали. Радикальные замыслы требуют тонуса. Мы не вечны, всё не вечно. Воплощение безумного замысла как чего-то, превосходящего своей поразительностью всё прекрасное внутри обычной жизни, становится приоритетом. Что касается моего героя, то я и не могла в романе назвать его прямым именем (хотя приметы пандемии там есть). Ведь там он сам говорит обо всем, ощупывая реальность отростками-рецепторами. И он не знает, кто он. Коронавирус, постигая своих хозяев и сравнивая себя с разными мелкими существами, кишащими в организмах Гигов рядом с его собственными копиями, может лишь догадываться, что он – полусущество, не обладающее всей полнотой существования. Он полужив-полумертв. Этот странный герой и его постепенное открытие мира волновали меня как что-то почти невозможное для понимания. Наверное, я люблю невозможные задачи. Я хотела написать смелую книгу от лица вируса. И получилось, что это − первая такая книга в мировой литературе. Хотя сами вирусы жили на планете всегда, я не знаю, почему никто до меня не догадался написать такую книгу. Да, сегодня мой герой – коронавирус, и читатель прекрасно понимает это; однако завтра герой может быть сочтен любым вирусом или каким-то другим микроскопически чужим полусуществом внутри человека. То есть получается такая бесконечная «злоба дня».

– Если взглянуть шире на структуру романа, действие в нем напоминает библейскую историю с ее классическим «Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова…». В финале ваш герой, побывав по очереди в разных телах-носителях – от летучей мыши и кошки до людей, – воспроизводит подобный нарратив. «Это Гиги лишили полетов Летучего… это Усталая Хозяйка ударила Плавную… это Бель не захотела понять Лыша… это Блэк избил Бель… это безразличие Отчетливого позволило нам сожрать Отца, и он умер… это Кибернетик не мог остановиться… это Жуткий убил Кристи…» Нет ли в этом намека на спасение человечества «от обратного», ведь смертельный вирус у вас на самом деле призывает к жизни и любви?

– Я не знаю, что или кто может спасти человечество. Библейские коннотации в речи вируса в конце романа возникают летуче и невольно, как следствие его стремительного развития и «очеловечивания» по мере путешествия сквозь тела Гигов – сквозь нас. В главе «Убийца» мой герой вынужден видеть повторяющиеся на перемотке убийства и оживание жертв внутри желаний маньяка − и вот там, когда микроскопический вирус изо всех сил стремится покинуть хозяина-убийцу, переживая кризис любви к Гигам, он кажется уже совсем большим. В конце романа он как бы превращается в человека, встает на ноги. Я же не претендовала на роль этического гуру. Я шла за героем, и всё. Вернее, была им. Эмпатия перешла в слияние – внутри воображения. Иначе не бывает. Вот об этом и говорил Флобер, утверждая, что он – госпожа Бовари. Ничего предзаданного, специально человеческого и морального, кроме догадки о том, что целью вирусов является не просто тупое выжирание наших клеток, а контакт с людьми, на старте романа у меня не было. Мне кажется, художественное исследование должно быть честным. Мне было интересно, как вирус сталкивается в людях с их начинкой-изнанкой, которую наше сознание обычно облагораживает или упрощает, пропуская сквозь традицию мысли, давно освоенную социумом. Делает бестелесно прекрасной (душа). Или, наоборот, плотнобиологичной (кишки, легкие и т.п.). Но это, как мне кажется, не вся правда о нашей изнанке. В глубине нас – иное: ярко-смутные образы. Они могут нам будто о чем-то говорить (мы это знаем по снам), но имеют самодостаточную ценность и без интерпретаций. Когда я углубилась в роман, я поняла, что наши воспоминания, страхи, мечты и т.п. – может быть, не только и не столько электрические импульсы мозга, сколько движущиеся образы, живущие в каждой клетке тела. Ненаучная идея, да? Но физически ощущаемая на самом деле. И мой герой в романе может видеть, проходя сквозь клетки-комнаты, чем живет его хозяин.

Я думаю, сегодня наука, стоящая на философских основаниях прагматизма, слишком усеченно трактует природные взаимодействия. Я предположила, что цель взаимодействия полусуществ и существ − контакт, взаимное познание, существование вместе. Только мы этого не понимаем. Вирусы адаптируются к нам, а мы к ним – не слишком. Мы их боимся, а они к нам стремятся. И – по крайней мере мой герой – по-своему начинают понимать многое. Они вынуждены понять и то, что любовь неотделима от поглощения любимого. Что она может привести к смерти. Что тут спасительного? Но разве это неправда?

– В романе «Промежуток» разговаривали тюремные решетки и железнодорожные платформы, в «Изнанке» заговорил вирус. Вы не особо доверяете человеку как пресловутому «венцу природы» (и транслятору сказочных же глупостей) или братья наши меньшие вам более интересны в качестве возможной альтернативы?

– Мне интересно писать прозу от лица «других» – в том числе и неодушевленных объектов. Кажущихся таковыми. Здесь открывается множество возможностей. Такая оптика возникает из гиперэмпатии и переразвитого воображения. Гиперэмпатия – мне кажется, вообще удачное свойство для прозаика-концептуалиста. Вживание в «других», реконструкция их сознаний, речь от лица тех, кто кажется немым, безумно интересны сами по себе. С другой стороны, все это может и не быть самоцелью. Но оно дает необходимое остранение и новый взгляд на чисто человеческую реальность. Здесь возникает окно для действительного пересмотра всех граней нашей матрицы. Возможность увидеть в просвете промельк реальности «как-она-есть». Схватить за отросток новую догадку о ней. Конечно, «Изнанка» – роман о людях «глазами» коронавируса в той же мере, что и роман о коронавирусе. Я люблю людей и люблю моего героя. Он позволил мне выразить мое собственное остранение по отношению ко многим феноменам нашей реальности и мою собственную нежность ко всему и всем. Мне интересны и дороги все. Неизвестно на самом деле, кто из нас всех меньший, а кто бóльший.

– Сложно ли было вживаться в роль Чужого, путешествующего по жизни в разных телах-носителях? Каково это – проживать историю вируса, обозревающего мир в разных социальных ракурсах? Ведь у вас в романе – и домохозяйки, и влюбленные, и сексуальный маньяк…

– Сложно или нет – вопрос так не стоит. Это было офигительно интересно. Это интересно мне до сих пор, даже когда мой герой уже уничтожен антисептиком, а мой роман с коронавирусом закончился. Но пандемия – нет.

– Современный мир давно уже избавился от мировоззренческих штампов, и толстовством с ницшеанством нынче никого не удивишь. Но ваша «Изнанка», где все в нашем мире, по мнению вируса, навыворот – разве не очередная ревизия ценностей – яркая, неожиданная, парадоксальная?

– Думаю, это честная ревизия. Нам всем нужна энергия, органика, любовь, жизнь. Энергия открытия – это очень сильно, но ее действительно трудно добыть. И труднее всего тут как раз обстоит с этикой и ценностями. Авторитет тысячелетий мешает авторам по-настоящему передвигаться в этическом поле. Ценности пересматривать страшно и невыгодно, ведь ты рискуешь задеть чувства большинства. Страх перед коронавирусом мешает людям даже пытаться думать о нем – безотносительно них самих. Неангажированно думать. Но вот я попробовала совсем не брать с собой фонарь Диогена, с которым он искал человека; мне захотелось поставить чистый эксперимент и увидеть, насколько хватит «дальнего» света новой идеи. И, как бы ни была прекрасна эстетика постмодернизма, утверждающая, что все самое важное уже сказано, а далее мы переходим в формат реминисценций и аллюзий, − думаю, «Изнанкой» у меня все-таки получилось доказать, что это не так. Новые идеи летают в воздухе. Нужно только позволить им пройти сквозь твое тело и мозг, ничего не боясь.


Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.

Вам необходимо Войти или Зарегистрироваться

комментарии(0)


Вы можете оставить комментарии.


Комментарии отключены - материал старше 3 дней

Читайте также


Перечеркнутый Джанхот

Перечеркнутый Джанхот

Ольга Грибанова

Может ли ползающий взлететь

0
289
Божья тварь и всё такое

Божья тварь и всё такое

Кирилл Плетнер

Продолжение рассказов о поэте Григории Петухове

0
4051
Выучить одно, забыть другое

Выучить одно, забыть другое

Сергей Нещеретов

Александра Очирова в переводах и размышлениях литераторов четырех континентов, с иллюстрациями Зураба Церетели

0
2435
Блондинки, стиляги, скандалисты и философы

Блондинки, стиляги, скандалисты и философы

Ольга Василевская

Участники проекта «Полет разборов» встретились в «реале»

0
474

Другие новости