За расколотым солнцем

В поэзии Прокошина много зимы: снежности, холода, вьюг. Александр Трифонов. Январский день. 2021

Валерий Прокошин писал со спокойствием подлинного стоика:

Мой голос, еще не успевший

 растаять

В холодном пространстве, –

 обжег твою память.

Ты бродишь на ощупь 

в немыслимой мгле,

Испуганно строчки мои 

повторяешь.

Не бойся, меня уже нет 

на земле –

И ты никогда меня 

не повстречаешь.

Поэту логично рассматривать себя в таком измерении. А тут еще и болезнь.

В поэзии Прокошина много зимы: снежности, холода, вьюг. Поземка змеится, вылизывая действительность:

В январе этот вымерший 

город рифмуется с тундрой,

Потому что ветер срывается

 с крыш ледяною пудрой

И летит в переулки, которым

 названия нет,

Где божественный SOS 

отзывается полубандитской полундрой,

И ментоловый вкус на губах

 от чужих сигарет.

Город, вероятно, родной Обнинск, рифмующийся с темной тяжестью тундры, переплетается с пространством вечности.

Невзначай, ненароком

Небесная тишь

Наполняет проемы колодцев.

Неприкаянным ангелом, друг 

мой, летишь

За расколотым солнцем.

Поэт знает полет. Душа соприкасается с бездной небесной. А Прокошин пишет трехстишия, исполненные в манере хокку:

Всю ночь воет пес.

В доме напротив умер

сосед-пьяница.

Или:

Коля-бобыль… Не

могу вспомнить отчество

и фамилию.

Сухая скорбь трагедии. Мертвая полынная трава. Тяжелые картины, сухой шелест старушечьих губ. Но даже такие тяжелые стихи Прокошина не говорят о безнадежности. Пространство поэтического воздуха удерживает их над бездной.

Сон ушел, оставив след

У щеки.

Лишь глаза смотрели вслед,

Как щенки.

Лишь рука касалась лба,

И рассвет

Вдруг напоминал тебя

Или нет…

Валерий Прокошин прожил недолго. Но он, я считаю, полностью расшифровал свою душу.

* * *

Эльвира Частикова тоже из Обнинска. Ее поэзия держится, как стержнем, грациозным изяществом, благородным аристократизмом:

Я – дочь строгой матери, что

 ежедневно

Внушала мне мудрости жизни

 и чести:

«Держаться на людях должна

 как царевна,

Точней – несмеяна, однако 

без жести.

О, не целоваться, когда нет

 смертельной

Любви, – по ее только 

жадному зову!

Поменьше о глупостях 

думать, о теле,

Когда есть душа, свет небес

 бирюзовый...»

Нежно и строго поются стихи Частиковой. Сходятся параллели: крохотная божья коровка и реальность человеческого космоса:

Божья коровка упругой 

кровинкой,

Словно во сне по лучу,

В небо крадется ближайшей

 тропинкой –

Собственно, полупрозрачной

 травинкой,

Той, что тебя щекочу.

Видишь, как сходятся 

все параллели

Милостью чьей-то в пучок.

Ты улыбаешься мне еле-еле

В неге касаний, в пыльце, 

как в метели.

Юноша, муж, старичок.

Голос Частиковой чист. Мощно и провидчески пишет она о смерти, о посмертье, о новом существовании освободившейся от тела души:

До девятого дня можно дома

 инкогнито жить,

Между близких кружить, 

половицей не скрипнув.

То позволить себе телевизор, 

шутя, приглушить,

То порой кашлянуть прежним

 голосом хриплым.

А еще она любит портреты городов:

Мы в городе этом бродили

 давно –

До эры цветного ТВ и кино,

Когда обносила снегами зима

Деревья, соборы, ограды, дома.

Блестели в нарядах своих 

кружевных

Оконца, лампады мерцали 

в иных.

Мы, глаз отвести не умея 

от них,

Пред жизнью чужой 

застывали на миг.

На серебристых лучах, с грациозной мудростью творит Эльвира Частикова свой мир и миф.

А вот так она обращается к ушедшему другу-поэту:

С сосен снег осыпался сухой 

невесомой пыльцой.

Ты губу закусил, и твое 

восковое лицо

Выражало решенье – 

не прыснуть от смеха, не сметь!

Хоть в твоем было б 

стиле – взять выдать за розыгрыш смерть.

Как никто ты умел 

посмеяться взахлеб, даже впрок,

Чтоб веселье смогло 

перекрыть и непрожитый срок.

Грех унынья тебя не коснулся,

 уныния враг!

Может, чувствуя что-то, ты

 так перебарывал страх.

Так Частикова провожает в края вечности Валерия Прокошина.

Если б можно было жить 

иначе,

Но проклятья не перебороть:

Мучаюсь… грешу… люблю…

 и плачу,

Тесную разнашивая плоть.

Только смысла нету – плоть

 все тоньше,

И труднее жить, едва дыша,

Потому что гибельней и горше

Созревает к старости душа.

А душа растет, ей нет 

предела,

Даже смерть – пространство

 в сорок дней –

Лишь скорлупка брошенного

 тела

На случайной родине моей.

Здесь поэтесса прозревает подлинную родину, духовное запределье.

Снега много в поэзии Прокошина, серебристых сверканий. Серебряным изяществом полнятся стихи Частиковой.

Они очень разные поэты – Частикова и Прокошин. Их голоса не схожи, и все же есть у них нечто благородно общее.