Александра Самарина
Сетевую цензуру по-китайски вводить пока не планируется. Фото Арины Салевич
Главных выводов доклада два: ограничения необходимы, но какие именно – не совсем понятно. Посылом для проведения исследования выглядит активность организаций Freedom House и «Репортеры без границ», постоянно критикующих Россию за отсутствие настоящей свободы слова и помещающих ее по этим показателям в один ряд со странами третьего мира. Авторы доклада, прежде чем приступить к описанию способов контроля над Интернетом, подробно объясняют, почему не стоит доверять подобным рейтингам. В частности, исследование критикует «Репортеров» за то, что те записали во «врагов Интернета» страны, где ограничивается распространение политической информации. «В то же время, – подчеркивается в докладе, – фильтрация политического контента не является прерогативой исключительно авторитарных и тоталитарных политических режимов. Весьма схожие явления в странах, которые принято считать демократическими, осуществляются под эгидой обеспечения национальной безопасности или борьбы с радикальными политическими движениями».
В докладе фонда присутствуют два главных обоснования для фильтрации интернет-ресурсов. Выдержки из докладов Владимира Путина (самые важные – сказанное им на коллегии ФСБ 14 февраля 2013 года, когда президент призвал выявлять «иностранных агентов» среди НКО) и ссылки на опросы общественного мнения. Приводятся данные ведущих соцслужб, подтверждающие, что большинство населения одобрительно относится к регулированию Интернета. В частности, такой опрос проводил в сентябре прошлого года Левада-Центр. 63% опрошенных согласились с тем, что в Сети «существует множество опасных сайтов и материалов, в связи с чем необходимо ввести цензуру в Интернете». В то, что опасность такого рода переоценивается, верят 19% россиян. И еще 17% не определились по этому вопросу. На этом консервативном фоне, отмечается в докладе, «позиция представителей государственной власти выглядит даже несколько более либеральной».
Это очень общая постановка вопроса, считает профессор кафедры конституционного права Высшей школы экономики Илья Шаблинский: «Зато на фоне этих цифр удобно сообщить, что по сравнению с ними у российской власти (то есть у президента) – позиция более умеренная. Авторы хотят польстить заказчику. Но тут нужно уточнять. Согласно другому опросу, из тех, кто считает цензуру вполне допустимой, 43% согласны с запретом информации, содержащей порнографию, эротику, упоминания о проституции и извращениях. 16% – за запрет пропаганды насилия. За запрет любой вредной для детей информации – 3%». Это немного смешные цифры, иронизирует Шаблинский, получается, что единственный отечественный закон, предусмотревший недавно реестр запрещенных сайтов, нужен ничтожному меньшинству. Хотя на самом деле – все дело в постановке вопроса. Консервативная часть общества, указывает собеседник «НГ», по традиции более всего опасается эротики и порнографии: «Но закон о СМИ и так содержит ограничения для массовой информации, содержащей эротику и сцены насилия. (Понятно, что это совершенно бессильные ограничения, поскольку без насилия и эротики современный кинематограф немыслим)». Путина, считает эксперт, на самом деле мало интересует ограничение эротики: «Его интересует ограничение деятельности его политических оппонентов. Но – увы! Авторы не приводят данных опросов об отношении граждан к политической полемике в Сети (допустима ли она), к резким высказываниям в адрес президента, вообще критике власти в Сети. Нет таких данных».
Авторы документа обеспокоены непрерывным процессом глобализации Рунета: «Через несколько лет локальные сервисы отойдут на второй план, а доминирующие позиции на рынке займут глобальные игроки, неподконтрольные национальным властям». На их взгляд, в стране совсем плохо обстоит дело с реализацией Закона «О противодействии экстремизму» «в части блокирования доступа к экстремистским материалам, размещенным в Сети»: «Наполнение списка экстремистских материалов осуществляется Министерством юстиции на основе судебных решений. При этом в законе отсутствует механизм взаимодействия между ведомством и операторами связи, позволяющий оперативно обеспечивать блокировку внесенных в список материалов. В результате большая часть операторов связи вообще не блокирует материалы, внесенные в список, а остальные блокируют их лишь частично». Авторы сожалеют, что наполнение списка происходит только на основании судебных (а не административных) решений. Они предлагают ввести механизмы оперативной фильтрации контента – то есть принимать решения без суда. Но мягко не советуют вводить цензуру на китайский манер: это может вызвать недовольство части пользователей. «Они пока надеются, что оппонентов можно будет подавить и с помощью антиэкстремистского закона», – замечает Шаблинский.
Следует вывод: «Представляется целесообразной доработка Закона «О противодействии экстремизму» с целью приведения его в актуальный и функционирующий вид, на основании тех задач, которые ставятся руководством страны. Одновременно с этим целесообразно предусмотреть в законе механизмы оперативной фильтрации контента, связанного с публичными призывами к насилию в отношении конкретных лиц или социальных групп в Интернете, без нарушения нормального функционирования социальных сервисов, в рамках которых подобный контент публикуется».
Авторы доклада рекомендуют усилить действие закона. Они перечисляют признаки экстремистской деятельности, среди которых – «публичное заведомо ложное обвинение лица, замещающего государственную должность Российской Федерации или государственную должность субъекта Российской Федерации, в совершении им в период исполнения своих должностных обязанностей деяний, указанных в настоящей статье и являющихся преступлением». На взгляд Шаблинского, это означает, что «экстремизмом можно будет, скажем, счесть обвинения органов власти в подтасовке выборов, в манипуляции избирательными комиссиями и т.п. И, разумеется, любую критику».
Эксперт Илья Шаблинский видит смысл доклада в попытке укрепить позиции государства: «В качестве одного из средств укрепления рассматривается фильтрация или блокирование контента интернет-ресурсов. Это дело новое и трудное. Авторы добросовестно изучили зарубежный опыт. Прежде всего опыт авторитарных режимов, которые фильтруют Сеть наиболее активно. Но – и это особо подчеркивается в докладе – фильтрация политического контента не является только прерогативой авторитарных и тоталитарных режимов. Поэтому рассматривается опыт Германии, Великобритании и еще некоторых демократических стран. Цель одна – получить возможность сослаться на то, что и при демократии можно вводить цензуру». Часть 5 статьи 29 Конституции, запрещающая цензуру в данном контексте, – «старая докучливая виньетка на полях», говорит эксперт: «О ней можно забыть».
Авторы доклада ждут широкой публичной дискуссии. Которую, впрочем, легко можно превратить в продолжение антизападной кампании, несмотря на обильные ссылки на западный же опыт по ограничению интернет-контента. В докладе есть для этого удобные тезисы – с критикой международных организаций и оправданием – со ссылкой на соцслужбы – действий властей по возможному будущему расширению антиэкстремистского законодательства.
