Екатерина Трифонова
Минюст РФ намерен существенно расширить список болезней, несовместимых с пребыванием за решеткой. Фото РИА Новости
Минюст России планирует почти в два раза расширить перечень болезней, при которых человека нельзя помещать под стражу в СИЗО. Однако, как выяснила «НГ», в адвокатском сообществе считают такую меру недостаточной. Чтобы проводить реальную гуманизацию, нужно корректировать еще и процессуальное законодательство. Сейчас освобождение тяжелобольных и даже умирающих арестантов происходит сложно и долго. Например, потому что медицинские заключения приходится запрашивать у врачебных комиссий, которые в той или иной степени связаны с уголовно-исполнительной системой (УИС).
Если сейчас в специальном списке, который утвержден правительством РФ, 86 диагнозов, то Минюст предлагает расширить перечень заболеваний, препятствующих содержанию в СИЗО, до 166 позиций. «Необходимость корректировки обусловлена обращениями граждан и общественных организаций, а также результатами анализа правоприменения в сфере охраны здоровья лиц, находящихся в местах содержания под стражей», – говорится в пояснительной записке к проекту нормативного акта.
Эксперты «НГ» подтвердили, что проблема весьма серьезна, она связана с дефицитом кадров в медсанчастях при СИЗО, отсутствием оборудования для диагностики заболеваний и медикаментов, а также с почти непреодолимыми бюрократическими проблемами. Как напомнил «НГ» адвокат, управляющий партнер юридической компании «Альтависта» Владимир Воронин, по закону при установлении у обвиняемого заболевания, входящего в перечень, ему должна быть избрана любая более мягкая мера пресечения. Де-юре такое правило применяется ко всем без исключения, независимо от тяжести преступлений, в совершении которых они обвиняются. Но де-факто это далеко не всегда дает возможность или вовсе не попасть в камеру, или покинуть ее незамедлительно. Потому что после уведомления следователя о болезни обвиняемому предстоит проходить медосвидетельствование.
И трудности начинаются сразу же: нужно этапировать человека в медучреждение, истребовать все медицинские документы на него с воли, оценить их и сделать вывод о наличии либо отсутствии заболевания, исключающего помещение в изолятор. «В условиях громоздкой и неповоротливой правоохранительной системы и при катастрофическом отсутствии в ФСИН узких специалистов-медиков данный процесс может существенно затянуться», – пояснил Воронин. Так что все это время больной будет на вполне законных основаниях пребывать в СИЗО. «Законодательный механизм в этой части не проработан, имеется значительный пробел для оперативной реализации своего права тяжелобольными», – констатировал он. Воронин полагает, что выходом стал бы конкретный срок для проведения медосвидетельствования, прописанный в законе. Например, от трех до 10 дней с момента сообщения обвиняемым следователю или иному должностному лицу о наличии серьезного заболевания. Что же касается заявлений Минюста о синхронизации российских стандартов с теми, что применяются в соседних государствах, то, по мнению Воронина, здесь этого по минимуму. Гораздо более заметна связь такой гуманизации с сокращением бюджетного финансирования СИЗО.
Как напомнила «НГ» адвокат, партнер московской коллегии адвокатов «Аронов и партнеры» Эллина Быкова, последние изменения в постановление правительства РФ были внесены более 12 лет назад. Однако когда год назад Минюст пытался привести перечень заболеваний в соответствие с международной классификацией, расширив с действующих 86 пунктов до 143, нововведения так и не были приняты. И она подтвердила, что на практике наличие заболевания из официального списка далеко не всегда гарантирует лицу, содержащемуся в СИЗО, незамедлительное освобождение. Во-первых, при решении вопроса об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу суды достаточно поверхностно исследуют обстоятельства, свидетельствующие о наличии либо отсутствии медицинских противопоказаний. «Со стороны следствия в материалах, как правило, присутствует только справка об осмотре из ИВС, к медицинским документам, представленным защитой, отношение весьма скептическое», – пояснила Быкова. И это связано как раз с тем, что, по мнению суда, указанные документы «не являются безусловным основанием для избрания иной более мягкой меры пресечения», поскольку надлежащее медосвидетельствование еще не проводилось.
Во-вторых, сам процесс доказывания органу предварительного расследования наличия этих медицинских противопоказаний – это весьма сложная задача. Следователи зачастую затягивают приобщение к уголовному делу истории болезни и диагнозы. И, что самое главное, отказывают в удовлетворении ходатайств защиты и ее заявлений о проведении надлежащего медосвидетельствования в отношении обвиняемого. «А процесс обжалования незаконных действий следователя как в ведомственном, так и в судебном порядке занимает значительное время – вплоть до нескольких месяцев. Практика же удовлетворения подобных жалоб весьма неблагоприятная», – подчеркнула Быкова.
Однако даже если адвокату и удается добиться процедуры освидетельствования своего доверителя, то здесь нередко возникают трудности, связанные с ненадлежащим порядком его проведения тем или иным медучреждением. Например, таким, которое не входит в перечень уполномоченных госучреждений здравоохранения. А если медучреждение все же надлежащее, то его врачебными комиссиями часто существенно нарушаются стандарты и процедуры таких освидетельствований. Или же медработники просто не обладают должной квалификацией для соответствующих исследований.
Кроме того, если само по себе заболевание, входящее в официальный перечень, и установлено, то эти медработники могут по какой-то причине указать, что подозреваемого или обвиняемого возможно и дальше содержать под стражей, чтобы выявить уже стадию и тяжесть болезни и проследить ее течение. Но в реальности дополнительные обследования даже и не проводятся. Потому что следственные органы и суды принимают как достаточные те самые промежуточные заключения. По мнению Быковой, необходимо усилить публично-правовую ответственность как медработников за ненадлежащее проведение освидетельствований, так и сотрудников правоохранительных органов за незаконный отказ или воспрепятствование в направлении на такое исследование.
По словам управляющего партнера коллегии адвокатов Pen & Paper Алексея Добрынина, это не секрет, что медчасти в СИЗО чисто физически не могут оказать специализированную помощь арестованному из-за «отсутствия как подготовленного персонала, так и соответствующего оборудования». Поэтому, конечно, «нельзя не приветствовать инициативу Минюста РФ, направленную на расширение перечня заболеваний». Он напомнил, что рассмотрение вопроса о направлении обвиняемого на медосвидетельствование осуществляется при наличии одного из следующих документов: либо его письменного заявления, либо ходатайства руководителя медподразделения места содержания под стражей, которое адресовано начальнику данного учреждения.
Проблемы начинаются с того момента, когда выясняется, что к заявлению нужно приложить данные стационарного медобследования о наличии тяжелого заболевания, включенного в перечень. Если человек до заключения под стражу такое стационарное обследование или лечение проходил, то у него безусловно имеется медицинская карта, где указан диагноз, заметил Добрынин. Но тут есть нюанс, что такой диагноз, как правило, не сформулирован дословно именно так, как данное заболевание названо в официальном перечне. «И на этом «движение» заявления прекращается – в подавляющем числе случаев приходит отказ в направлении на обследование – ввиду «отсутствия медицинских документов». И здесь, как правило, образуется замкнутый круг: чтобы получить соответствующий «медицинский документ», нужно получить заключение специальной комиссии, а чтобы получить ее заключение, нужно сначала иметь основания на нее попасть. «Поэтому когда с заявлением обращается так называемый «неугодный» арестант, то получить направление на освидетельствование ему практически невозможно», – пояснил адвокат. Другой законный путь – ходатайство руководителя медчасти СИЗО «на практике для «неугодных» тоже закрыт, очевидно, что тюремные медики не пойдут против воли руководства», подчеркнул Добрынин.В тех же случаях, когда члены специальной медкомиссии по результатам обследования направленного к ним обвиняемого, установив у него тяжелые заболевания, не относят их к тем, что перечислены в перечне, речь уже идет, по мнению Добрынина, об умышленном уклонении от исполнения нормативного акта правительством. И в этой ситуации требуется «принуждение к исполнению» – например, по аналогии с ответственностью, которая установлена ч. 2 ст. 301 Уголовного кодекса (УК) РФ за незаконное заключение или содержание под стражей. Так что «возможно, следует ужесточить ответственность за уклонение от направления на медосвидетельствование лица, страдающего тяжелым заболеванием, включенным в перечень». По аналогии же с ответственностью, установленной ст. 307 УК за заведомо ложное заключение специалиста, возможно, «следует ужесточить наказание за столь же заведомо ложное заключение членов такой медкомиссии», подытожил адвокат.
Как рассказал «НГ» старший партнер Criminal Defense Firm Олег Вышинский, в практике его бюро был случай, когда 79-летнюю женщину – инвалида 2-й группы с установленным на дату вынесения приговора диагнозом о хронической болезни почек пятой стадии приговорили более чем к 7 годам колонии общего режима. И на то, чтобы это оспорить, у адвокатов ушло полгода. То есть, по его словам, основная проблема заключается именно в том, что наличие или отсутствие заболевания устанавливается врачебной комиссией медицинской организации УИС. И какие бы документы не представляли адвокаты в суд, вопрос о возможности содержать под стражей, а затем и в колонии будет разрешаться только на основании рекомендаций этих врачебных комиссий, которые «в той или иной мере контролируются органами УИС». Дело еще и в том, что эти медосвидетельствования производится в местах содержания под стражей или в колониях, а Вышинский затруднился дать «НГ» оценку состоянию тамошнего оборудования и квалификации персонала в медучреждениях УИС. Но уверенно подтвердил, что в обязанности следователя входит выяснение психического и физического состояние подозреваемых или обвиняемых только с позиции их вменяемости либо способности указанных лиц самостоятельно защищать свои права. И когда ст. 73 Уголовно-процессуального кодекса (УПК) РФ в числе обстоятельств, подлежащих доказыванию, указывает на «обстоятельства, характеризующие личность обвиняемого», она не имеет в виду состояние его здоровья.
При этом, напомнил Вышинский, адвокат лишен возможности самостоятельно запрашивать сведения о состоянии здоровья подзащитного, они предоставляются только с его письменного согласия. С учетом того, что подзащитный находится под стражей или в колонии, получить это согласия можно только при соблюдении ряда административных процедур: «На первый взгляд и с формальной точки зрения, они не кажутся серьезным препятствием, но по факту занимают много времени и зависят от воли следователя и администрации колонии». Вот все это, подчеркнул Вышинский, и приводит к тому, что лиц, страдающих тяжелыми заболеваниями, на предварительном следствии заключают под стражу, а затем уже и суд назначает им наказание в виде лишения свободы в колонии.
Для выхода из существующей ситуации Вышинский видит несколько решений. Например, установление состояния здоровья подозреваемого, обвиняемого включить в список обстоятельств, подлежащих доказыванию по уголовному делу (ст. 73 УПК). Обязательно назначать и производить судебную экспертизу для выяснения возможности содержать обвиняемого под стражей, а осужденного – в колонии (ст. 193 УПК). Также, по его мнению, стоит наделить адвокатов в уголовном процессе правом получать по запросу сведения в отношении их подзащитных, которые составляют медицинскую тайну.
Дарья Гармоненко 
