Виктор Грибков-Майский История искусства, в частности театрального, знает много курьезов, когда, казалось бы, очевидные шедевры оказывались, мягко говоря, невостребованными. Наиболее хрестоматийным примером является провал «Чайки» – гениального произведения великого русского писателя и драматурга Антона Павловича Чехова. Премьера «Чайки» состоялась 17 октября 1896 года в Петербурге в Александринском театре. Если сказать, что пьеса успеха не имела, значит, ничего не сказать. Это был полный провал. Вот как вспоминал очевидец той исторической премьеры Потапенко: «Я не видел всего, но то, что видел, было уныло и странно до чрезвычайности. Ролей не знали, играли деревянно, все пали духом; пала духом и Комиссаржевская, которая играла неважно, и в театре было жарко, как в аду. Казалось, против пьесы были все стихии».
Но самое трагичное был не провал спектакля, а то, что его очевидцем был автор. Незадолго до окончания спектакля Чехов вышел из зала, а на следующий день и вовсе уехал из Петербурга. Это представление и последовавшая травля Чехова в прессе, когда дело дошло до того, что стали отрицать какой бы то ни было талант у автора, сделали свое дело – Чехов заболел. «Злополучное представление┘ состоялось поздней осенью 1896 года, а уже ранней весной следующего года – следовательно, менее чем через полгода – Чехов лежал в московской клинике с явно обнаруженными признаками чахотки» (Щеглов. «Из воспоминаний об Антоне Чехове»). Как здесь ни вспомнить одну из реплик, которая для самого Чехова прозвучала как пророчество. «Это началось с того вечера, когда так глупо провалилась моя пьеса», – говорит Треплев – один из персонажей «Чайки».
Но и это еще не все. Самое удивительное в этой истории то, что она была лишь продолжением трагедии, которая разыгралась на сцене Александринского театра за 60 лет до чеховской премьеры – 28 апреля 1836 года здесь впервые давали другое гениальное произведение другого великого русского писателя – гоголевского «Ревизора». Удивительно, как схожи описания этих двух премьер: «Ревизора» нельзя было видеть без отвращения, все актеры впали в отвратительную карикатуру. Сосницкий сначала был недурен; много было естественности и правды в его игре; слышно было, что Гоголь сам два раза читал ему «Ревизора», он перенял кое-что и еще не забыл; но как скоро дошло до волнений духа, до страсти, говоря по-театральному, – Сосницкий сделался невыносимым ломакой, балаганным паясом» (Аксаков. «История моего знакомства с Гоголем»).
А вскоре после провала «Ревизора» Николай Васильевич Гоголь спешно покидает Петербург. Покидает, даже не простившись с самыми, казалось бы, близкими людьми, – Пушкиным и Жуковским. Считается, что эта неудача не имела такого трагического значения в судьбе Гоголя, как провал «Чайки» для Чехова. Общеизвестно, что Гоголя «убил» второй том его «Мертвых душ». Но кто знает, как сложилась бы его жизнь, не будь той злосчастной премьеры в Петербурге. Ведь полученная рана была настолько глубока, что даже спустя полгода одно упоминание о театре вызывало у Гоголя отвращение: «Не води речи о театре: кроме мерзостей ничего другого не соединяется с ним» (из письма Гоголя Погодину 28 ноября 1836 года). И если тот провал «Ревизора» не убил его физически, то, без всякого сомнения, он убил в нем драматурга. Даже спустя много лет, в 1848 году, будучи в Италии, Гоголь в письме Жуковскому не может спокойно говорить о том провале: «Представленье «Ревизора» произвело на меня тягостное впечатление. Я был сердит и на зрителей, меня не понявших, и на себя самого, бывшего виной тому, что меня не поняли. Мне хотелось убежать от всего».
Чем же объяснить эти, казалось бы, необъяснимые провалы? Тем более что все последующие представления прошли с успехом. Одно лишь ясно – дело здесь не только в плохой игре Комиссаржевской и Сосницкого┘ Чтобы лучше понять природу подобных сценических провалов, казалось бы, неоспоримо-гениальных драматических произведений, углубимся еще немного в историю театра и обратимся к творчеству не менее гениального, но теперь уже французского драматурга – Пьера Огюстена Бомарше. Бомарше – автор знаменитой драматической трилогии о Фигаро, которую открывает комедия «Сивильский цирюльник, или Тщетная предосторожность» – одно из лучших произведений не только самого Бомарше, но и всей французской литературы. Премьера «Цирюльника» состоялась в пятницу 23 февраля 1775 года в Париже. Спектакль┘ провалился. Пьеса показалась утомительно длинной. Говорили о полном провале. Рецензенты воспользовались возможностью, чтобы как можно больше унизить самого драматурга. Вот что писал один из них: «Репутация господина Бомарше сильно пошатнулась. Порядочные люди поняли наконец, что когда из него выдергивают павлиньи перья, то под ними окажется противная черная ворона, наглая и назойливая, как и все вороны».
Но в отличие от Гоголя и Чехова Бомарше спокойно отнесся к этому. Можно даже сказать, что неудача его только раззадорила. И вот после небольшой авторской доработки пьеса, так бесславно провалившаяся в пятницу, спустя всего лишь два дня снова была дана и прошла┘ с триумфальным успехом. Удивительный факт и, вполне возможно, исключительный по своей уникальности. Вот как писала об этом современница Бомарше г-жа дю Деффан: «В первом своем представлении она была освистана, вчера имела необычайный успех».
Когда шедевр – это еще ноу-хау, его не всегда можно понять и по достоинству оценить с первого раза. Зато потом...
