0
2264
Газета Время и место Интернет-версия

04.06.2010 00:00:00

Архитектура vs капитал

Тэги: айзенман, архитектура, биеннале


айзенман, архитектура, биеннале Питер Айзенман: "Россия теряет свою культурную идеологию".
Фото предоставлено Conde Nast

В рамках Второй Московской биеннале архитектуры и XV ярмарки «Арх-Москвы» по приглашению журнала AD в Москву приехал прославленный американский архитектор Питер АЙЗЕНМАН. Один из основоположников архитектуры деконструктивизма, автор многочисленных монографий и статей, профессор архитектуры, увенчанный многочисленными наградами, творческий наставник и Даниэля Либескинда, и Захи Хадид, и Тома Мейна, и Рема Колхаса и многих других, Айзенман оказался в России впервые. О своих впечатлениях от российской столицы, а также о влиянии капитализма на архитектуру Питер Айзенман рассказал корреспонденту «НГ» Дарье КУРДЮКОВОЙ.

– Господин Айзенман, вы занимаетесь деконструктивистской архитектурой, основанной в том числе на идеях Жака Дерриды. В частности, на идее о поиске разных следов, пересечении контекстов, культурных слоев.

– Множество вещей, о которых говорит деконструктивизм, действительно сильно повлияло на архитектуру. Деконструктивизм сообщает, что нет четко зафиксированных связей между знаком и его значением. Нет абсолютной истины. Например, сейчас мы делаем проект в Сантьяго-де-Компостела, в котором пытаемся рассмотреть разные стадии развития города на картах – средневековых, современных. Время не зафиксировано в настоящем – оно и в прошлом, и в будущем. Мои проекты – это всегда попытка наслоить различные моменты времени, начинить проект историческими следами, проявившимися во времени. В XVIII веке Пиранези создал карту Рима, на которую нанес здания XV и XVI веков, некоторые постройки переместил, другие вообще выдумал. Именно такое воображение я бы назвал деконструктивизмом. Воображение, в котором нет единственного времени, нет единственного места. Эта мобильность и есть пересечение контекстов, пересечение между временем и пространством, между прошлым и настоящим, даже между настоящим и настоящим. Но вообще я не считаю, что деконструктивистская архитектура стоит у меня на первом месте. Мы сделали много проектов с Жаком Дерридой, создали вместе книгу, и я многому у него научился.

– Например, вы делали вместе проект «Хоральное произведение».

– Не знаю, есть в России эта книга – Choral works. В ней вся наша работа с Жаком Дерридой. Его эссе, рассуждения. У нас с Жаком было поистине замечательное сотрудничество. Деррида – один из немногих, кто в западной культуре занимался изучением лингвистики и семиотики, языка знаков и означаемых. Языка, у которого много общего с архитектурой. Однажды он сказал мне: «Архитектура – это самый важный дом метафизических настоящих, это последнее пристанище». Все, что он написал, и все, что мы сделали вместе, сопровождалось дискуссиями. Он научил меня не верить в истинность чего-то, а задавать вопросы тому, что я принимаю на веру. Таков метод Дерриды. Научиться этому было для меня очень важно – и именно этому сейчас я учу студентов.

– Один из самых известных ваших проектов – берлинский Мемориал жертвам Холокоста. Какая была реакция на эту работу?


Мемориал жертвам Холокоста в Берлине.
Фото автора

– Мемориал предполагался как сильный, проблематичный, пугающий, даже слишком. Хотя ничто не может быть слишком сильным для мемориала Холокоста. Я хотел не запугать людей, а помочь им. В бывшем лагере вы чувствуете себя плохо, но мемориал – не лагерь, это совсем другое. За пять лет у нас было 8 миллионов посетителей. Приезжают автобусные группы, дети бегают, играют в салки, люди везде ходят, едят, даже любовью занимаются – и я думаю, это замечательно. Моей идеей было помочь немцам соприкоснуться с их же чувствами. Да, это было, но мы можем продолжать жить, идти дальше и стараться делать выводы, живя настоящим. Идея в том, чтобы преодолеть вину.

– Верно ли, что, по вашему мнению, архитектура должна отражать сегодняшнюю жизнь, но в то же время не обязана быть функциональной?

– Я не утверждаю, что архитектура не должна быть функциональной. Если я работаю над дизайном дома, квартиры, школы, то заставляю вещи работать на капитал. Ведь именно в это вкладываются деньги. Функциональный означает дизайн. Но архитектура – нечто иное, чем функция помещения, чем комфортность. Архитектура независима от дизайна и критична по отношению к нему. Она комментирует дизайн и социум – будь то капитализм, коммунизм, колониальный строй, религиозный, какой угодно. Она функционирует вне конкретного помещения, вне дизайна, создает проблематику. Ле Корбюзье однажды сказал, что когда окно в комнате слишком большое или слишком маленькое, тогда здесь присутствует архитектура, если же окно как раз подходит для этой комнаты, чтобы пропускать достаточно света и воздуха, тогда это просто функциональность.

– Вы работали с наследием Ле Корбюзье. Оказал ли он на вас влияние?

– Все творческие люди находятся под влиянием других творческих людей. Если вы спросите, кто повлиял на меня, – это такие художники, как Бронзино, архитекторы, как Палладио. Лисицкий, Маяковский, Малевич. Я могу перечислить целый список режиссеров – Эйзенштейн, Тарковский, великий архитектор XX века Ле Корбюзье или, например, Мис ван дер Роэ. На меня повлияли также Жак Деррида, Ричард Сера, с которыми я работал. А сегодня впечатляет – австрийский режиссер Михаэль Ханеке. Я много путешествую и преподаю тоже для того, чтобы оставаться открытым для различных влияний. Для меня чрезвычайно важно сотрудничать с людьми, находящимися вне архитектуры.

– Тема Второй Московской архитектурной биеннале – «Перестройка». Как вы относитесь к вторжению новой архитектуры в ткань исторической застройки?

– Любой город отмечен архитектурой своего времени. В Англии в одном из кембриджских колледжей дома XVIII века стоят по соседству с постройками XIV века, готическими зданиями, зданиями неоклассицизма. Это столкновение энергий разного типа, и это прекрасно. Я всегда за то, чтобы создавать здания своего времени, но не разрушать контекст. Другой вопрос, что такое здание нашего времени? По-моему, опасность для Москвы и для России в излишней подверженности влиянию Запада, в погоне за брендами и имиджем. Слишком много стилизации, того, что я называю китчем. В Америке такая ситуация сложилась в 1980–1990-е, когда было чрезмерное влияние капитала – полная «капитуляция». Мировой капитал проникает в Россию очень быстро, и страна теряет целостность и свою культурную идеологию. Молодые люди всегда хотят быть как все, но это не значит, что архитектура должна быть как все остальное

– Кто-то из зарубежных арт-критиков сказал, что главное впечатление от Москвы – это гиперкапитализм.

– Да, я бы согласился. Когда вы голодаете, появляется тенденция переедать, и в этом опасность.

– Если бы вам предложили строить в Москве, каким было бы ваше здание?

– Я много знаю об истории российской архитектуры. Знаю российское искусство, литературу, многие фильмы. У меня есть, возможно, самая большая частная коллекция российских журналов 20–30-х годов – «Современная архитектура», «Леф», «Новый Леф», «СССР на стройке», у меня есть книга Лисицкого, оформленная им для Маяковского. У меня есть база. Я мог бы построить стадион, жилой дом, конференц-зал, музей. Особенно хотелось бы сделать что-то в духе 1930-х – Дома Наркомфина Гинзбурга или что-то типа построек Мельникова, ведь для меня главная традиция архитектуры в Москве – дома-коммуны. Это был бы интересный проект.

– Биеннале архитектуры в Москве проходит всего второй раз. Что посоветуете «новорожденной»?

– Нужно развивать связи и придать ей больший интернационализм. Продвигать ее намного энергичнее. Пока меня не пригласили сюда, я и не знал, что в Москве появилась биеннале. Никто из моих американских друзей не выставлялся здесь. И важна тема: «Перестройка» – это скучно. Слишком общая тема, нужно что-то более убедительное, более дидактическое. Тематика биеннале должна вдохновлять архитекторов на новые работы. Одна из самых лучших Венецианских биеннале была, когда Альдо Росси поручил десяти разным архитекторам сделать ее проект.

– Вы приехали в Россию впервые. Ваши впечатления?

– Россия все еще немного изолирована культурно. Я преподаю в американском университете, у нас много студентов из Европы, Африки, Ближнего Востока, Китая. Из России – ноль. Мои студенты ездят в Италию, в Китай, в Саудовскую Аравию. Но никто не ездит в Россию. Почему? (Шепотом) Никто не знает, что вы здесь.

Но если серьезно, то Москва очень отличается от любого европейского города. Это впечатляющий, очаровывающий город. У него есть история – коммунизма, войны, церкви, здесь много всего интересного. Есть связи с Китаем, Японией, Монголией и с разными восточными бывшими советскими республиками – Азербайджаном, Казахстаном и т.д. Все это здесь. Я думаю, это удивительное, нераскрытое, неисследованное место. К тому же Москва – самый большой город, который я когда-либо видел, не в смысле высотности зданий, а по протяженности улиц. Улицы спроектированы как автострады – семиполосное движение в черте города. Это дико! Ты невольно думаешь – а можно ли ходить пешком в городе? Кажется, что движение везде. Из-за дорог в центре города все похоже на футуристический город. Никогда не видел такого. Надо осмелиться выйти на улицу. Странное место.

Перевод Анны Клюевой.


Комментарии для элемента не найдены.

Читайте также


Регионы торопятся со своими муниципальными реформами

Регионы торопятся со своими муниципальными реформами

Дарья Гармоненко

Иван Родин

Единая система публичной власти подчинит местное самоуправление губернаторам

0
368
Конституционный суд выставил частной собственности конкретно-исторические условия

Конституционный суд выставил частной собственности конкретно-исторические условия

Екатерина Трифонова

Иван Родин

Online-версия

0
419
Патриарх Кирилл подверг критике различные проявления чуждых для русского православия влияний

Патриарх Кирилл подверг критике различные проявления чуждых для русского православия влияний

Андрей Мельников

0
237
Советник председателя ЦБ Ксения Юдаева покинет Банк России

Советник председателя ЦБ Ксения Юдаева покинет Банк России

0
319

Другие новости