Артем Мальгин Отношения России со странами Восточной Европы, в частности с Польшей, становятся предметом информационного освещения почти исключительно по скандальным поводам. Поводы, а точнее предлоги, опять нашлись – сорвались гастроли непонятной антрепризы под названием «Балшой» (именно так, через «а», это слово было написано на многочисленных, но блеклых афишах, развешанных по всей Варшаве). То, что «Балшой» в сопровождении Белостокского симфонического оркестра – фальшивка, было ясно многим. Эта новость светской хроники никогда бы не вышла за пределы городских газет, не случись другого повода – польские СМИ «обиделись», что президент Александр Квасьневский стоял не в том ряду на Параде 9 Мая, а президент Путин не упомянул отдельно польский вклад в Победу. Последнее, надеюсь, не сознательная глупость, а досадный промах спичрайтеров. Надо отдать должное Квасьневскому – он пытался сказать, что в Москве его лично и Польшу не обижали, однако этого предпочли не услышать. В противном случае не было бы сенсации и нельзя было представить пустые залы «Балшого» как политический бойкот.
Думается, что на днях эта волна схлынет и газеты устремятся в расширяющееся русло предвыборных комментариев по поводу стартовавшей парламентско-президентской кампании. Однако последние события, равно как и тот информационный контекст, который предшествовал Дню Победы, наталкивает на некоторые выводы.
Оставляя за рамками действительно искреннее стремление подавляющего большинства россиян, в том числе занимающих самые высокие посты, достойно встретить важнейшую историческую дату, празднование Победы невольно, а скорее вольно российское руководство использовало и как серьезную акцию пропагандистского характера, направленную на улучшение имиджа России за рубежом. Акция удалась не до конца – приезд в Москву лидеров более чем 50 государств – это достижение, но не самодостаточное. Еще в 1995 году этого вполне хватило бы. В нынешней же ситуации требовалась широкомасштабная работа с «гражданскими обществами», со СМИ стран, чьи лидеры стояли на околокремлевских трибунах. Такая потребность была тем более велика в ситуации последних года-полутора, когда Россия позиционировалась, а зачастую и самопозиционировалась, опять-таки вольно или невольно, как страна, движущаяся в направлении имперской реставрации. Если это не так, то с нашей стороны как минимум требовались разъяснения, диалог, часто трудный, но активно ведущийся на зарубежном информационном поле.
Особенно важен этот диалог был в неустойчивых его частях – в частности, в польской. Польское общественное мнение с перевесом примерно в 10% позитивно относится к роли России во Второй мировой войне. Резервом могли бы служить еще 10 «неопределившихся». Представление о том, что завершение войны – это некая новая оккупация, к счастью, не является доминирующим. В такой в принципе выигрышной расстановке информационных потенциалов официальная Россия по-прежнему повела себя вяло. В этой ситуации не стоит удивляться, что инициативу в формировании общественного мнения перехватили другие. При этом так перехватили, что предпраздничное информационное поле в польских СМИ было фактически вытоптано русофобами. Москва же фактически приняла правила игры своих оппонентов – мы также зациклились, правда, в отличие от поляков молча, на разногласиях, связанных с историческими трактовками окончания войны. Празднование Победы над фашизмом как минимум в отношениях с Польшей могло бы стать серьезным элементом их улучшения – надо было только чуть больше внимания обратить на формулировки, жесты и прочие мелочи. Повторю, что здесь свою роль сыграл запас прочности в виде пророссийского спектра общественного мнения, позиции властей и┘ общности исторических испытаний, выпавших на долю России и Польши в годы войны.
Думается, что-то общее нашлось бы в позиции Москвы и Варшавы по поводу ветеранов УПА.
Принципиально иной ситуация оказалась с прибалтийскими странами – «антипобедная» риторика стала самым модным проявлением антироссийских настроений правящей элиты. При том, что исторические сюжеты уже давно так мыощно не вторгались в политический контекст, вряд ли в нынешнем случае речь может идти о горячем желании нового исторического осмысления. В противном случае Конвенция о правах меньшинств и договоры о границах ратифицировались бы без нарочитой скандальности со стороны известных государств. В этой ситуации наиболее верным способом с российской стороны было бы сознательное игнорирование всех «историко-информационных» сигналов, исходящих из балтийских столиц.
Поведение прибалтов в совокупности с рижскими заявлениями президента Буша и комиссара Ферхойгена еще раз показало не только что водораздел в отношении к России проходит не по примитивной линии «старой – новой» Европы, «старого – нового» Запада, а то, что очертания этой линии более сложные. Те или иные действия можно оценивать как составные части общего информационно-политического проекта. Вместе с тем во избежание паранойи не следует допускать мысли о некой тотальной информационно-идеологической войне Запада против России. К сожалению, склонность именно к такому восприятию иногда бывает заметна, более того, может проявиться в действиях. Ближайшим из них станет неучастие российского президента в саммите Совета Европы, который открывается сегодня┘ в Варшаве.
