Петр и Алексей

Алексей Варламов. Алексей Толстой. – М.: Молодая гвардия, 2006, 592 с.

Его считали беспринципным циником и убежденным большевиком. Ему отказывали в графском происхождении и одновременно выводили родословную от XIII века. Огульно обвиняли в активном участии в «большом терроре» и не менее рьяно видели в нем спасителя многих писателей.

Лауреат премии Александра Солженицына, писатель и литературовед Алексей Варламов опровергает устоявшиеся мифы биографии знаменитого советского писателя Алексея Толстого (1883–1945).

Варламов отказывает Толстому в холодном цинизме и расчете (хотя трезвомыслия ему было не занимать). Так, в частности, разрыв с эмиграцией и возвращение в СССР было обусловлено не какими-то гарантиями, а целым рядом причин нематериального свойства. По сути, Толстой, уезжая в Москву, менял одну нищету на другую. Из-за столкновений и вражды с другими эмигрантами сначала в Париже, а затем в Берлине (некоторые из них, как Эренбург, позже тоже вернулись в Союз). Перспектива карьеры была очень проблематична («белогвардейское» прошлое), а если учесть наличие большого числа родственников, которых Толстой считал своим долгом содержать (и это цинизм?), то писателю оставалось только посочувствовать. Одной из причин конфликтов было сотрудничество графа с просоветски настроенной газетой «Накануне» (группа «Смена вех»), изящно переименованной ее противниками в «Помои».

Не последнюю роль в возвращении сыграла любовь к России. Точнее, к ее государственной мощи. Будучи сменовеховцем, Толстой видел в большевизме единственную силу, способную отстоять национальные интересы и восстановить разрушенную в годы революций и Гражданской войны государственность. Не зря Телегин в «Хождении по мукам» дает вполне «сменовеховскую» трактовку февраля 1917 года.

Думается, что союз Толстого с коммунистической властью и последующая карьера «красного графа», несмотря на допущенные им ошибки (попытка сместить Фадеева с поста генсека ССП в декабре 1941 года, критика «Правдой» пьесы «Иоанн Грозный»), были взаимовыгодны, хотя каждая сторона преследовала свои цели.

И «Петр Первый» был отнюдь не портрет Сталина, а тот идеальный русский правитель, который мыслился Толстому. И не важно, что Сталин увидел в нем себя самого. Толстому было не важно, кто стоит у власти (и здесь, конечно, он был циничен). Главное, чтобы эта власть была государственнической. Ради этого он шел с ней на компромиссы, участвуя в «большом терроре». Но велика ли была его роль и вина? Коллективных писем к «любимой партии» (кстати, в ВКП(б) он не стал вступать, хотя это только ускорило бы его карьеру) с просьбой расстрела «врагов народа» он подписал не больше Пастернака, Булгакова и других «диссидентов». Да, создал просталинский роман «Хлеб», а тот же Булгаков – пьесу «Батум».

Варламов обоснованно сомневается, что конфликт Толстого с Мандельштамом ускорил арест последнего. Тогда Мандельштам публично дал пощечину Толстому. А то что Толстой заступался за многих арестованных – это факт. Писатель, в частности, добился пересмотра дела Аркадия Белинкова, которого во время войны приговорили к расстрелу за антисоветскую деятельность.

Хотя определенное злопамятство у Толстого было. Правда, выражалось оно изящнее доносительства. Толстой выставлял своих недругов узнаваемыми отрицательными персонажами в повестях, романах и даже сказках, как, например, Бессонова–Блока в «Хождении», или же высмеивал в фельетонах (Эренбург). Может, не всегда умно. Впрочем, Толстому в уме многие отказывали, а Сологуб, с которым у графа тоже был конфликт, так прямо указал источник его одаренности: «Алешка Толстой – брюхом талантлив». Зато порядочно.

Но главным для себя Толстой видел все же восславление Петра, а с ним – величия России.

Такая вот дилемма выходит: «Петр и Алексей». Почти по Мережковскому. Остается решить, кто из них антихрист.